Sports.ru продолжает каникулярный цикл бесед с российскими теннисными комментаторами. Борис Боровский за чашкой чая жалуется на молодых коллег, которые открыто обвиняют игроков в «сливах»; рассказывает, как стал ведущим первого на «Евроспорте» репортажа на русском языке; признается, что любит комментировать в паре и не любит Надаля.
- Борис Маркович, судя по тому, что пишут в интернете, вы, наверное, самый обсуждаемый теннисный комментатор в России. Вы интересуетесь тем, что о вас говорят зрители?
– Нет, не слежу.
- Вам неинтересно?
– Если учесть, что я работаю на этом поприще уже больше сорока лет, я примерно знаю, чего я стою. Ничего нового не скажут. Тем более, если вы на этой неделе читали «Советский спорт» или «Комсомольскую правду», то вы знаете, что я получил «Золотой микрофон» как лучший теннисный комментатор. Это уже тоже, в общем-то, какая-то оценка, какое-то отношение ко мне не только со стороны зрителей и слушателей, но и коллег. А это тоже немаловажно, потому что мы же самые строгие по отношению друг к другу.
- У вас вообще есть какие-то критерии оценки собственной работы?
– Безусловно. Я вам скажу, мне очень важно, как оценивают мою работу профессионалы. Я очень часто советуюсь и спрашиваю мнение, хорошо я отработал или плохо, у Тарпищева. Также на большие соревнования съезжаются много моих коллег, в том числе из других стран, и вот их мнение, мнение понимающих и делающих людей, для меня очень важно. Как вы сами понимаете, что такое нравится – не нравится? Это вкусовщина.
– Да, какое-то личное восприятие.
– Конечно! Одному нравится быстрый темп, другому медленный. Я считаю, что главное, что должно отличать комментатора хорошего от комментатора более низкого уровня, это его отношение к работе. Меня так учили в свое время, что я работаю для зрителей, для слушателей, а ни в коем случае не для себя. И я в первую очередь исхожу из этого. Я стараюсь не мешать людям смотреть и слушать, получать удовольствие, и ни в коем случае не навязываю им свое мнение. Просто пытаюсь что-то донести до них, что, возможно, они не увидели, или что-то, что им непонятно.
- А кого из ваших коллег вы могли бы привести в качестве «хорошего» комментатора?
– Теннисного?
- Нет, можно вообще.
– Вы понимаете, в чем дело. Постольку, поскольку я теннисе работаю уже очень давно, то я привык, если уж давать кому-то какие-то оценки, то только в том виде спорта, в котором я работаю. Если вы хотите на предмет тенниса, то я могу назвать двух, на мой взгляд, классных комментаторов – это, конечно, Метревели и Дмитриева. И могу сказать почему. Потому, что это люди, которые, во-первых, никогда не скажут лишнего, а во-вторых, если они оценивают игру – в данном конкретном случае я имею в виду теннис – игру кого бы то ни было, они это пропускают через себя. Комментатор, который изнутри, в себе прочувствовал, что он говорит, я считаю, точен, корректен и – что немаловажно, как вы сами понимаете, – не говорит, как у вас, молодых, сейчас принято, что игрок «сливает». Не побывав в шкуре человека, который пять часов бегает, и говорить «он слил».
- Вообще, да, это как минимум неуважение.
– Я о том и говорю. А это зачастую, 90%, а может, и даже больше, я слышу от, так сказать, молодых коллег. Я считаю, что это недопустимо. Мой учитель Юрий Николаевич Озеров всегда говорил: «Ты работаешь для людей, для того, чтобы они получили удовольствие от зрелища и от услышанного в первую очередь». Вот и все. Отсюда и исходите, кто хороший, а кто плохой.
- Борис Маркович, как вообще так получилось, что вы стали теннисным комментатором?
– Дело в том, что я сам был профессиональным теннисистом в свое время, хотя закончил институт Культуры и Отдыха. Но когда я заканчивал свою карьеру – мне было не так уж много по сегодняшним меркам, по-моему, около 26 лет – меня мои поклонники пригласили попробовать себя на радио. Я пришел в редакцию «Сатиры и юмора» (я там делал свои первые передачи), а потом был принят в штат радиостанции «Юность», где прослужил без одного года четверть века. Работал не только спортивным комментатором – я был и политическим обозревателем на радио «Россия» в свое время. Я всего сменил... 24 года я проработал на радиостанции «Юность», лучшем радио в СССР, я считаю; кроме детской редакции, но там была совершенно иная специфика; потом был одним из создателей радио «Россия». А на «Юности» я занимался военно-патриотической тематикой, профтехобразованием... В общем, я там прошел все, что нужно профессиональному радиожурналисту. Я очень боялся телевидения. Меня очень долго звали работать на телевидение, но я все не шел, но благодаря уважительному отношению к моим коллегам – Маслаченко, Саркисяну (ну это корифеи!) – они уговорили-таки меня пойти и начать сотрудничать с «Евроспортом». Первый репортаж на «Евроспорте», который вообще был на русском языке, был проведен мною.
- В каком году?
– Это было 13 или 14 лет назад. Где-то так, да. Боюсь сказать точно. Как только появился «Евроспорт» в России на русском языке – вот, с того самого момента я и сотрудничаю с ними. И до сих пор этому очень рад.
- Вы помните свой самый первый телевизионный репортаж? Чем он вам запомнился?
– Перво-наперво, волнением. Как вы сами понимаете, наверное, к этому моменту я уже порядка 30 лет работал в ГосТелеРадио, но тем не менее все-таки когда один на один, аудитория многомиллионная и ответственность очень большая, то мандраж был. Вот что запомнилось, это мандраж. Потому что все остальное – это дело наживное, дело техники. Суть вопроса мне была близка. То есть, я был в теме, вы знаете, что я мастер спорта, я был чемпионом СССР. У меня было достаточно подготовки спортивной, для того, чтобы разобраться в любой ситуации, что, собственно говоря, в сегодняшней ситуации отличает меня, Дмитриеву и Метревели от многих.
- Вы говорите, что оказаться один на один с аудиторией вам было страшно. Сейчас как вы больше любите работать – один или в паре?
– В паре. Конечно, в паре.
- Почему?
– А я вам объясню. Дело в том, когда ты говоришь сам с собой – это одно. Когда рядом с тобой есть собеседник – даже не важно, какой он квалификации, потому что и по моей журналистской деятельности, и на спортивных праздниках самых разных собеседников у меня было более чем достаточно. То, сколько видел я мастеров любого уровня, то... Здесь нет ничего такого. Но когда ты высказываешь свое мнение, соглашаясь или не соглашаясь, делясь своими впечатлениями с собеседником, который тебе отвечает, опять же, соглашаясь или не соглашаясь с тобой... Диалог – он всегда интересен. Если, опять же-таки, по моему субъективному мнению, человек, который находится рядом с тобой в студии, соответствует, во-первых, понимаю, о чем идет речь, естественно, русскому языку, которым он пользуется, ну и, безусловно, чтобы я уважительно к нему относился. Не так, чтобы мне сказало начальство: «Ты работаешь с этим, и все». А я не согласен с ним.
- Что вы думаете относительно возможности возможности провести эфир в паре с кем-нибудь из «великих» – далеких от тенниса?
– А зачем? Вы поймите, дело, в первую очередь, в том, что я работаю для слушателей, для зрителей, а не для своего собственного удовольствия. Мне главное, чтобы людям, которые смотрят по экранам телевизоров и слушают меня по радио, им было интересно. Ежели мы говорим... Я понимаю, о чем вы говорите. Я видел и слышал трансляции, когда сидел специалист и человек посторонний и он начинал говорить вещи, которые к нему не имеют отношения, и, самое главное, непрофессионально о том или ином игровом эпизоде, – я считаю, это плохо. Зачем? Зачем про теннис вам будет рассказывать кинорежиссер с точки зрения прически?
- Кому-то это может показаться нелепым, да.
– Я ответил на ваш вопрос?
- Более чем. А как вы расслабляетесь, отвлекаетесь во время эфиров? Все-таки работать приходится много.
– Вот вы понимаете, теннис отличается от других видов спорта тем, что несмотря на то, что бывают эфиры до восьми часов – хотя это редко – но теннис отличается тем, что принято в теннисе, в отличие от многих видов спорта, давать возможность зрители посмотреть, что происходит. И поэтому есть паузы. Я не знаю, обращали вы внимание или нет, я, по-моему, один из немногих, кто начал делать эти паузы. Не потому, что мне нечего сказать, а для того, чтобы зрители могли посмотреть, что происходит.
- Что происходит во время розыгрыша?
– Ну конечно! Это неуважение к зрителям. Придумал это не я. Так работают – работал – весь мир. Сейчас появились у англичан комментаторы, которые говорят просто черти о чем – иногда мне попадает в наушники английский текст. Им неинтересно, кто играет. Если они работают в Италии, к примеру, а там играют россияне с кем-то, не имеющим отношения к Англии, то они могут вспоминать там, я не знаю, трехлетней давности матчи с участием представителей своей страны или еще кого-то. Я считаю, это неправильно.
- Вот вы упоминаете комментаторов, которым неинтересны те, чьи матчи они ведут. В вашей практике были спортсмены, которые вызывали антипатию, были вам неинтересны?
– Бывает, и часто. Но я стараюсь этого не показывать, я не имею на это права. Симпатии, антипатии... Я всегда очень переживаю, когда играют наши ребята, я не могу от этого избавиться. Но и не считаю, что это плохо. Извините, я представитель России, и когда играют мои соотечественники, я глубоко переживаю, а когда проигрывают, у меня такое ощущение, будто я проиграл сам. Но когда играет кто-то – бывает, что очень неинтересно... Я вам скажу честно. Мне не нравится Надаль.
- Почему?
– А я вам скажу, почему. Это чисто профессионально – этот человек не созидатель, а разрушитель. Я когда выступал, когда играл, то я был созидателем, и мне было чрезвычайно неприятно играть против игроков такого плана, как Надаль. Это не мое. Но я ни коем образом... как бы поточнее выразиться... Я никоим образом не могу бросать камни в его огород. Я не имею права. Во-первых, он один из лучших игроков в мире, плюс, мы с вами с этого начали, что это субъективная оценка: нравится – не нравится. Мне может кто-то не нравиться, но исключать и негативно относиться к его таланту и его мастерству я не имею права.
- Борис Маркович, а как вы воспринимаете теннисистов? Спортсмены для вас – герои, актеры в театре, профессионалы в своей области, послушные или не очень дети?
– Все вместе. Во-первых, они, безусловно, актеры. И они это понимают. Реакция публики и их реакция на публику... Она у всех очень разная. Вспомните, как на публику реагировал Марат Сафин, как на него реагировала публика. Почему он всем нравился? Да потому, что он чудил на площадке. Пятьдесят сломанных ракеток за сезон – это шоу. Почему нравился Фабрис Санторо? Санторо так играл, так забавлял зрителей, что все дурели, и на Санторо ходило больше зрителей, чем на того же Надаля. На предмет того, что они профессионально выполняют работу – я не знаю, читали вы или нет, но было интервью Томми Хааса, где ему задали вот этот самый вопрос. «Получаете вы удовольствие или нет?» – «Извините, я выполняю работу. Работу очень нелёгкую». – Он, по-моему, не назвал ее тяжелой. – «Работу нелегкую, но я стараюсь делать это качественно. И мне за нее платят деньги. И деньги немалые». Так что вы видите – они здесь и профессионалы. Что у вас еще?
- Боюсь, у меня вопросы закончились.