Бен Бенцианов

Бен Бенцианов: «Я так и не научился созерцать»

3, 4 и 6 октября в Театре эстрады пройдут концерты, посвященные 85-летию Бена Бенцианова, народного артиста России, вот уже более пятидесяти лет выступающего в жанре конферанса, музыкального фельетона, публицистики, творческих портретов современников. Награды Бенцианову вручали все руководители страны от Хрущева до Путина.

Бен Николаевич продолжает работать и сегодня: когда я пришла к нему брать интервью, он только что вернулся с концерта, при этом был бодр и свеж. Так уж получилось, что мы разговорились, стоя у рояля, так и провели все полтора часа на ногах. Собеседник не выказывал признаков усталости, напротив, держался так прямо, что и я невольно подтягивалась, а вспоминая прошлое, не запамятовал ни одной фамилии.

Подражать умеют и попугаи

— Бен Николаевич, как вы воспринимаете современное состояние эстрады, которое, так уж случилось, воплощено в «Аншлаге» и «Смехопанораме»?

— Если бы Райкину в горячечном сне приснился хоть один процент эфирного времени, которое занимает сегодня Евгений Ваганович Петросян, он, наверное, проснулся бы в холодном поту, потому что ему нечего больше сказать. А Петросян не стесняется вещать про тещу, вонючий лифт, санузел, секс. Это все делается, чтобы сидящие в зале и у телевизора подталкивали друг друга: «Вот, жена, ты меня все ругаешь, а Петросян-то вон кого показывает!» Многим нравится, что есть глупее, чем он, подлее, чем он, отвратительнее.

Но на эстраде работают исполнители, которые не изменили своего отношения с слову, тот же Жванецкий являет чудо, его юмор — он за тремя вуалями: понял — хорошо, не понял — поучись, голубчик, может, Бог даст тебе еще полизвилинки. Или вот Арлазоров — это имя вам может показаться спорным, но далеко не простая работа — вот так расшевелить зал. Не то что у Петросяна, который после каждой ничтожной интермедии подставляет фонограмму с овациями. Этому уже научилась его жена, хотя о ней не могу не сказать несколько добрых слов: она артистка на эстраде не случайная, можно даже сказать, что это Петросян — муж Степаненко.

— А кто вам симпатичен?

— Карцев, он воплощает наше искусство. Геннадий Хазанов, правда, в последнее время он расстался с эстрадой, перестал ее замечать, она пала настолько низко, что он чувствует себя некомфортно, все заняли так называемые авторы-исполнители. Продолжает выступать Клара Новикова, не потерявшая своего отношения к жанру, не опустившаяся, уже никого не поражающая, но и не шокирующая.

— А из молодых?

— Мне очень нравится Максим Галкин. Но на него, к сожалению, плохо действует слава. Максиму нужно делать то, что никто лучше него не сможет, а он начинает петь с Пугачевой, что лучше делали и еще будут. Чем-то там еще он занимается, до чего лучше не дотрагиваться. Максим думает, что умеет делать пародии, но это не пародии, а подражание, что нетрудно, подражать умеют и попугаи. Пародия — высокое искусство, им в совершенстве владел рано ушедший из жизни Чистяков. У Штокбанта в «Буффе» была девочка — Воробей, она умеет делать пародии, жалко, что попала под жернова «Аншлага». А Штокбант у нас недооценен, его спектакли — это штучный товар, недаром каждый вечер переполнены все пять залов театра.

Пять лет без отпуска

— Поделитесь, как вам удалось сохранить прекрасную физическую и интеллектуальную форму?

— Дело свое люблю и работаю очень много. Если я остановлюсь, тут же окажусь на кладбище. Пять лет не был в отпуске, меня все упрашивали в отделе кадров «Петербург-концерта»: «Возьмите!» Оказывается, есть положение, что если отпуск не берешь, а в это время умрешь, то они должны выплатить отпускные в трехкратном размере.

— Кому?

— Ну, вероятно, дирекции кладбища (смеется). «Ну ладно, — говорю, — возьму», — потому что как раз хотел сесть за книгу. Меня старший сын все уговаривал: «Ну папочка, миленький, твои встречи с Хрущевым, Гагариным, Брежневым, ну кто еще сможет об этом написать?»

— Есть пикантные подробности?

— Пикантные я обходил… Хотя я вам назвал столько мужских фамилий, что нетрудно догадаться, о каких подробностях можно говорить.

Вообще же это книга о себе, называется «Мгновения». Я, правда, не помню совершенно начала жизни, будто бы мне сразу было 17 лет. Это я на войне после контузии, слепоты и глухоты потерял память. Потом потихоньку все стало возвращаться, но вижу и слышу до сих пор плохо. И вот что интересно — ярче всего помню все, связанное со сценой, даже драмкружок и участие, ребенком, в спектакле Мейерхольда «Дон Жуан» в Александринке.

Я готовил себя к драматической карьере, закончил студию БДТ у Бориса Бабочкина. На моем курсе учились Владька Стржельчик, Фима Копелян. Вот эти артисты выше планки, которую я для себя установил, но которую, как мне кажется, достиг.

Душители эстрады

— Почему такой жанр как конферанс ушел с эстрады?

— Его задушили еще в советское время — у нас Романов, в Москве — Суслов и им подобные. Они ненавидели эстраду. Ну а сейчас никто из молодых не может поверить, что можно выйти и легко так острить, неожиданно смешить. Вот был Олег Милявский, московский конферансье, лучший из нас. Помню какой-то концерт для руководителей промышленности, и номера как на подбор: русский народный оркестр, русский танец, русская песня. Затем Олег объявляет: «Выступает скрипач Леонид Коган». Вдруг голос из зала: «Русский?» Милявский секунду помедлил: «Советский». Раздались аплодисмены. Дождавшись паузы, Олег добавил: «А вопрос — антисоветский». Во втором отделении, объявив номер Лившица и Левенбука, осведомился: «У вас, товарищ, ко мне вопросы есть?»

Мне тоже иногда удавалось найти точную репризу. Как-то давали концерт в воинской части накануне Нового года и договорились выступать не больше чем по пять минут. Но вот вышел певец Григорий Прага, спел длинную арию, и только я сделал шаг на сцену, как начал вторую. За кулисами возмутились, в зале заскучали. Наконец закончил и вдруг заявляет: «Ну а теперь я с большим удовольствием исполню:» Тут я подошел, отобрал микрофон: «Концерт из Праги закончен!»

— Учеников, как я понимаю, у вас нет?

— Трагедия моей жизни в том, что, отдав жизнь этому искусству, я не вижу ни одного человека, который пошел бы по моим стопам. Особенно молодежь робеет перед крепостью, которая называется публицистикой.

…Какой-то мудрец сказал, что первую четверть жизни человек растет, вторую — мужает, набирается ума, третью обязан все полученное от людей им вернуть, ну а в четвертую получает право на созерцание. И вот я уже перешел в эту четверть, но до сих пор никак не могу начать созерцать!