Артем Боровик

Биография

"Это моя страна, и молчать я не буду"
Артем Боровик

В письмах, которые идут к нам со всех концов света, нас часто спрашивают - как нам удалось воспитать такого замечательного сына. Мы не знаем точного ответа. Просто мы старались передать Артему и нашей дочери Марина любовь и уважение к тому, что мы сами ценили и любили в жизни: родные, друзья, работа, книги, родина. Для этого бесполезны нотации. Для этого надо вести себя с детьми честно, открыто и уважительно.

Артем родился 13 сентября 1960 года. С тех пор мы стали считать, и всегда будем считать, число "13" самым счастливым. Так же, как и число "20", когда родилась наша дочь Марина.

В 1966 году мы всей семьей поехали в Нью-Йорк - я стал работать там собственным корреспондентом Агентства печати "Новости". Однажды в первые месяцы нашего пребывания в разноязыком Нью-Йорке, Артем спросил:

- Пап, а сколько всего людей на земле?

Я назвал ему число - тогда, кажется, это было три с половиной миллиарда. Тема поднял на меня глаза и спросил очень серьезно:

- Считая и меня?

Ему хотелось удостовериться, что он - полноправная частица человечества.

Артем удивительно точно запомнил и бережно пронес через всю жизнь ощущение атмосферы, царившей в Америке в 60-е годы. Эта атмосфера определялась ненавистной, кажется, всем тогда войной во Вьетнаме, мощнейшим антивоенным движением в стране и борьбой чернокожего населения Америки за свои гражданские права. Шесть лет, проведенные в Америке воспитали в Артеме уважение к другим народам, другим странам, к людям разного цвета кожи, разных национальностей. Такого же уважения он ожидал и к себе. И, кстати говоря, - к своей стране.

Нам с женой повезло в жизни с друзьями. Артем вместе с Маришей видели в нашем доме (и в Москве, и в Нью-Йорке) легендарных людей, общались с ними. Роман Кармен, Константин Симонов, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Виктор Розов, Юлиан Семенов, Аркадий Сахнин, Гаррисон Солсбери, Норман Мейлер, Габриэль Гарсиа Маркес, Уолтер Кронкайт, Артур Миллер, Мэри Хемингуэй (вдова "Папы") и многие другие. И большинство из них имело прямое отношение к миру литературы, журналистики, кино, театра, телевидения.

И Артему к четырнадцати - пятнадцати годам, мне кажется, стало ясно, что вся удивительная жизнь этих людей, их известность, их слава, любовь к ним читателей, зрителей - десятков или сотен миллионов людей - завоеваны не только талантом, не только такими прекрасными человеческими качествами, как честность, верность в дружбе, отвага (почти все они прошли войну), но еще и огромным трудолюбием...

После окончания школы в Москве Артем поступил в МГИМО. Учился хорошо. На студенческую практику его послали в советское посольство в Перу. Там он тоже зарекомендовал себя с наилучшей стороны. Поэтому его распределили на работу "по первому разряду" - в МИД (в МГИМО была своя "иерархия" распределений, на первом месте, конечно, считалась работа в МИДе). Для Артема даже сделали исключение: ведь он учился на факультете журналистики.

Но Артем не принял лестного предложения. Пришел в деканат, поблагодарил и отказался: "Я всегда мечтал быть журналистом". И пошел литсотрудником в международный отдел "Советской России". Ее главным редактором был тогда Михаил Федорович Ненашев, который делал хорошую газету. Попасть в нее было непросто. Тем более - сыну известного журналиста.

В газетах с полным основанием остерегались брать на работу "сынков" и "дочек". Это на чиновной работе молодой человек мог протирать штаны, за него работает имя и положение отца. А в журналистике тунеядцем быть трудно. Каждый на виду. И каждый только сам может заявить о себе, доказать - чего он стоит. Иногда Артем в шутку жаловался мне:

- Не повезло мне с тобой, батяня. Что бы я ни делал, все равно все кругом говорят: "Ну конечно, сын самого Боровика, ему отец помогает!"

Мы с женой знали, как много талантливых детей известных родителей (особенно в писательских и журналистских семьях) всю свою жизнь не могли переступить границы того пространства, на котором полагается яблоку падать недалеко от яблони. И понимали, как важно было сыну выйти с "территории" отца.

Поэтому в тон ему я отвечал тоже шуткой:

- Не беспокойся, очень скоро настанет время, когда про меня будут говорить: "Смотрите, вон идет отец самого Боровика!"

Он смеялся. И я смеялся. Но довольно скоро, к моей огромной радости, я начал понимать, что доля правды, которая имеется в каждой шутке, в моей шутке стремительно крупнела. Артему нужно было сделать очень много, чтобы отстало от него стереотипное представление "сынок". Там, где кому-то требовалось сделать один шаг, чтобы достичь успеха, ему приходилось делать десять. Но эти десять шагов в "Советской России" он делал достаточно быстро.

Хоть он и работал он в Международном отделе, но маршруты первых командировок, в которые Артем попросился, проходили внутри страны. Поехал в Воркуту и привез оттуда серию очерков. Они сразу были замечены читающей публикой, вызвали много благодарственных откликов с "северов": о тамошних серьезных проблемах тогда мало кто писал так открыто, честно и с таким сочувствием. Следующей командировкой была поездка по дорогам Смоленщины, по которым трагическим летом 1941 года отступали наши солдаты. Те дороги были в сознании Артема во многом связаны с именем молодого Константина Симонова, который шел по ним вместе с войсками. Помню, как-то ночью Артем вдруг позвонил по телефону из Вязьмы и сквозь телефонный треск с волнением рассказал, что ему удалось найти тот "старый дом", в котором "одну лишь ночь" жил военный корреспондент "Красной звезды" Константин Симонов со своими фронтовыми друзьями, и где они перед боем дали друг другу клятву верности. Те стихи Артем, конечно, знал наизусть:

"...В ту ночь, готовясь умирать,

Навек забыли мы, как лгать,

Как изменять, как быть скупым,

Как над добром дрожать своим.

Хлеб пополам, кров пополам -

Так жизнь в ту ночь открылась нам..."

Для Артема побывать в том доме значило присоединиться к той фронтовой клятве. Он следовал ей всю жизнь. За дорогами Смоленщины последовала поездка в Чернобыль. Потом - Никарагуа, где шла война. А вскоре он сообщил мне, что решил ехать в Афганистан. Я не возражал. Мы только уговорились с ним, что маме до времени говорить об этом не будем. Она только-только стала приходить в себя после волнений, связанных с поездками Артема в Чернобыль и Никарагуа. А тут - Афганистан!

- Ты уже испортил мне жизнь тем, что носился, кажется, на все войны, на все революции, а теперь хочешь, чтобы по тем же дорогам ходил Тема! Пожалейте меня! Зачем мне снова такие испытания! - говорила она мне иногда.

Но я понимал: если в нашем тревожном мире хочешь быть настоящим журналистом, "горячих" точек избегать нельзя. Впрочем, если бы я придерживался другой точки зрения и начал бы отговаривать сына, он все равно бы меня не послушал. Единственно о чем я просил его - лишний раз не рисковать и в самое пекло не лезть. Он, смеясь, обещал, но поступип по-своему. Добился приема у начальника Генерального штаба маршала Ахромеева и попросил у него письменного разрешения участвовать в боевых операциях. Журналистам такое обычно не разрешалось.

- А отец знает? - спросил Ахромеев.

- Ну, конечно! - заверил Артем.

И Ахромеев подписал бумагу. О ее существовании я узнал только после возвращения Артема из той тяжелейшей командировки. Пожалуй это был единственный случай, когда Артем сознательно использовал "в своих интересах" отцовскую известность. Пользуясь этим разрешением, он ходил вместе с разведчиками к "душманам". Сидел в засаде. Вместе с десантниками прыгал с вертолета на территории противника. Увидев сбитые сапоги у солдата-десантника, без слов отдал ему свои. Сам шел по горам в кроссовках. И конечно, не раз видел смерть в лицо. Вернулся домой почерневший и похудевший. Два дня отсыпался. А на третий принялся писать. Обычно прежде, чем сесть за письменный стол, с пол-часа перебирал клавиши на пианино, наигрывая что-то свое, только ему ведомое, слушал одну-две солдатских песни, записанные в Афгане, ставил "Реквием" Моцарта. Только после этого садился писать и писал до рассвета. Все, что он увидел в Афганистане - гибель многих своих новых друзей, с которыми успел познакомиться там, случайность, непредсказуемость и нелогичность смерти, отвага и трусость, благородство и подлость, верность долгу и предательство - все это могло превратить его в циника или в мистика. К счастью, он не стал ни тем, ни другим. Но тот взгляд - очи, устремленные внутрь собственной души - которым он иногда обескураживал собеседника, стал появляться гораздо чаще.

К тому времени, как очерки были готовы, в "Советской России" сменился главный редактор. Он отказался печатать материалы Артема в том виде, в каком он их сдал в газету. Требовал "смены акцентов" в сторону сглаживания острых углов. Артем не согласился и понес очерки Коротичу, только недавно назначенному главным в "Огонек". Виталий Алексеевич не только выразил готовность печатать все немедленно, но и предложил Артему перейти работать к нему в редакцию, в международный отдел.

Очерки Артема из Афганистана вызвали бурю. В них впервые была сказана неприкрытая правда о той бессмысленной войне. Благодарность и восторг со стороны читателей. И гневное раздражение - понятно с чьей стороны. Это было первое испытание гражданского мужества сына. Он его выдержал достойно. Однажды вечером он пришел домой раньше обычного (как всегда - с гвоздикой для мамы) и в хорошем настроении. Подошел ко мне и, как бы между прочим, спросил:

- Батяня, где вышла твоя первая книжка?

- Ты же знаешь - в "Библиотеке "Огонек"

- Знаю. А в каком году?

- В 1956-м. А что?

- Сколько тебе было лет тогда?

- Посчитай.

- Смотри, и мне - столько же. И даже номера выпусков у нас совпадают - 45.

И положил на стол свою первую книжку "Встретимся у трех журавлей". Она тоже была издана, как и моя первая книжка, в "Библиотеке "Огонек".

Это был праздник для всех нас. В магазинах и киосках книжку расхватали молниеносно. Это был успех, большой успех. И литературный и гражданский. Несколько писателей по своей инициативе подняли вопрос о том, чтобы принять Артема в члены писательского Союза. Среди них был и Юрий Нагибин. Приведу отрывок из его рекомендации Артему.

"Признаться, не часто я рекомендую кого-либо в члены Союза Писателей: и так уж напринимали сверх всякой меры! Но когдавижу, что молодой писатель может своими литературными и человеческими достоинствами благотворно повлиять на климат нашего Союза, радуюсь и рекомендую от всей души. Так и с Артемом Боровиком..."

А вот, что писал об Артеме другой прекрасный писатель Георгий Семенов.

"Артем Боровик обладает одной, очень редкой в нашей литературе загадочно-необъяснимой способностью: умением написать образ мужественного и обаятельного человека, не изменяя при этом ни вкусу, ни такту, не нарушая чувства меры, что чрезвычайно важно в данном случае и что, собственно, отличает настоящего художника от журналиста. То есть, он пишет живых людей, которым смотрит в глаза и которые тоже как бы смотрят на него, веря, что он не исказит, не подведет, но и не приукрасит, не сделает из человека икону, не заставит краснеть перед товарищами - смотрят на него, как на своего друга, которому доверились до конца и убеждены в его кристальной честности. ...Артем Боровик сам тоже герой своих очерков. А это - редкий дар: быть среди своих героев героем... Подчеркиваю это, потому что у нас нет ничего подобного в очеркистике наших дней. Я верю, что Артема Боровика ждет трудная и счастливая писательская судьба, что сегодняшние накопления, возвысившие его дух, подвигнут молодого писателя на свершение больших дел. У него есть все необходимые данные, чтобы стать крупным писателем..."

Не могу не привести оценку работы Артема еще одним выдающимся писателем, любимым миллионами читателей. Он прочел очерки Артема, переведенные на английский и напечатанные в журнале "Лайф". Они произвели на него такое глубокое впечатление, что он счел нужным написать письмо, которое передали в журнал "Огонек". Вот оно:

"Среди всего того, что мне приходилось читать про войну в Афганистане, я не встречал ничего, что можно было бы сравнить с этим рассказом очевидца о солдатских буднях, рассказом без примеси пропаганды. Словом, это уже не журналистика, а литература. Грэм Грин".

Но афганские очерки Артема вызвали не только одобрение. Они вызвали и волну нападок со стороны тех, кто по тем или иным причинам не хотел, чтобы правда об афганской войне стала известна людям. Артем тяжело переживал клеветническую атаку на себя. Но не сдавался и шел дальше своей трудной и опасной дорогой. И с каждой новой командировкой в Афганистан (а он там был несколько раз) - поднимал планку риска и требовательности к себе всё выше. Скоро вышла новая серия его очерков - "Спрятанная война". И снова - успех. И снова клевета и нападки.Ох, как нелегко было ему! Сколько же мужества требовалось тогда совсем еще молодому Артему, чтобы пройти не только бои и угрозу смерти физической, но и угрозу гибели гражданской. А ведь гражданское мужество требует иногда гораздо больше воли и отваги, чем мужество физическое. После Афганистана Артем был награжден солдатской медалью "За боевые заслуги". Он с полным правом мог носить ее всю жизнь. Но не носил, ни разу не надел, и мало кому о ней рассказывал. Я спросил его однажды - почему? В ответ он сказал то, что я ожидал от него услышать. Артем был убежден, что журналист, даже самый отважный, даже идущий на подвиг, знает, что, совершив этот подвиг, если, конечно, останется жив, он вернется в тыл, в свою редакцию, где будет спокойно описывать то, что увидел. А солдат, даже не совершивший заметного подвига, на самом деле совершает его постоянно, с утра до ночи и с ночи до следующего утра, и снова до следующего, и снова, и снова... Изнуряющий, утомительный, ежедневный, ежечасный, ежеминутный и совершенно незаметный подвиг... Идиотский кусок металла прицельный или шальной - может убить солдата в любую минуту, в любую секунду... И только тогда этот постоянно совершаемый изнурительный, изматывающий подвиг прервется. Уже навсегда...

Вот почему журналист и писатель Артем не считал себя в праве носить солдатскую медаль "За боевые заслуги". Он отдал ее нам. И Галя хранила и хранит ее у себя в столе.

У Артема было немало наград, о которых он почти никому не говорил. Он получил премию "Общественное признание", медаль Союза Журналистов "Золотое перо", премию телевизионной академии ТЭФИ. Он - единственный журналист (не только в России, но и во всем мире), кто дважды удостоен высокой американской телевизионной премии имени Эдварда Морроу... Но мне кажется, больше всего Артем был бы достоин награды, "За гражданское мужество". Физической храбростью обладает немало людей. Гражданским мужеством - значительно меньше. Физическая храбрость - это часто порыв, всплеск. И она одобрительно встречается всеми. А осознанное и ответственное гражданское мужество - это постоянное напряжение ума и души. Это напряжение сродни тому изнурительному, но необходимому круглосуточному солдатскому подвигу, о котором говорил Артем. Артем совершал этот подвиг в течение всей своей журналистской жизни и, особенно, в течение тех последних десяти лет, когда он возглавлял созданный им холдинг "Совершенно секретно". Здесь он продолжал эту войну уже, в так называемое "мирное время". Продолжал мужественно и бескомпромиссно. Войну с подлостью, с коррупцией, с враньем, с воровством, с бесчеловечностью. Он понимал, что опасно воевал. Но он воевал со злом. И защищал добро.

Самой "горячей точкой" для него оказались не война в Никарагуа и не участие в афганских боях. Самой "горячей точкой" для него стало место руководителя холдинга "Совершенно секретно".

У него было удивительно развито чувство гражданственности, чувство долга перед людьми и перед страной. Это чувство и определяло его позицию, как редактора, издателя, руководителя популярнейшей телевизионной программы. Первого сентября 1999 года он пришел в свою родную 45-ю московскую школу на встречу со старшеклассниками и очень серьезно говорил о том, что значит быть гражданином своей страны. Вспомнил слова Джона Кеннеди "Не спрашивай страну, что она может сделать для тебя. Спроси страну, что ты можешь для нее сделать".

В одном интервью журналист спросил у Артема - не боится ли он расправы от тех преступников, которых он вывел на чистую воду?

Он ответил: "Если журналист сумел написать правду, его жизнь не пропала даром".

В другом интервью его спросили - зачем издания, которыми руководит Артем, печатают такие рискованные материалы? Разве не спокойнее было бы издавать какие-нибудь благополучные глянцевые журналы? Он ответил: "Это моя страна. И я не буду молчать".

Последнее интервью, которое Артем дал в своей жизни, было интервью на канале НТВ в ночь с 6 на 7 марта 2000 года. Около часу от одного из телезрителей пришел на пейджер странный и страшный вопрос: "Если вы такой честный, почему же вы до сих пор живы?.."

Ответ на него пришел ровно через 56 часов. В аэропорту Шереметьево при взлете упал и разбился самолет ЯК-40, в котором находился Артем...

Вместе с ним погибли еще 8 человек. В том числе будущий партнер Артема - Зия Бажаев. Причины катастрофы до сих пор до конца не выяснены. Артем был журналистом и издателем мировой известности. Весть о его гибели потрясла миллионы людей. Ему было всего 39 лет. Не верьте, что время лечит. Я пишу эти строки через два с половиной года после трагедии. Но она никуда не ушла, не отодвинулась, не ослабла. Как никуда не ушел и сын. Мы все разговариваем с ним. Может быть, только в этом наше спасение... Он сверкнул на небосклоне жизни яркой звездой. Когда падает звезда, говорят, можно загадывать желание. Я не знаю, успели ли люди загадать желание. Но по складу своего характера, Артем сделал бы все, - и всю жизнь старался это делать! - чтобы светлые желания людей сбылись.

До сих пор нам идут письма, в которых разные люди, большей частью нам совершенно не известные, выражают сочувствие нашему горю, благодарят за то, что мы воспитали такого сына. На улице незнакомый человек иногда приблизится, скажет слова ободрения или просто молча пожмет руку, в глазах - слезы.

Для нас с женой безмерно дорого это внимание.

И мы пользуемся случаем, чтобы сердечно поблагодарить всех, кто до сих пор поддерживает нас своим сочувствием.

Генрих Боровик