Андрей Журанков

В стране, где журналистам не нужна правда, не нужна свобода слова

Телекомментатор Андрей Журанков, с которым собирается судиться Евгений Плющенко, – о реакции на свои слова, искренности в фигурном катании и том, почему не стал извиняться.

Андрей, вы в своем монологе, который так возмутил Плющенко, в том числе произносите, как мне кажется, очень важную вещь: «Больше скандальности, больше разговоров – это как раз то, что сейчас нужно тем людям, которые работают вокруг Плющенко». Но неужели вы не думали в том момент, когда это произносили, что сами создаете шумиху вокруг него?

– Я думал об этом. Я сразу хочу извиниться перед коллегами и сказать, что я заканчиваю давать комментарии на эту тему. С вами я разговариваю, потому что пообещал еще вчера. Все представляют меня как человека, который сказал о том, что операцию Плющенко не делал. Но главная моя мысль была не в этом. Мою главную мысль вы только что процитировали. Речь идет о том, что за год до Олимпиады, наблюдая турнир четырех континентов по фигурному катанию, я вдруг понял, что настолько все сильны на данный момент, что настолько выросла сложность программ, что Жене осталось очень мало времени на подготовку. Я действительно искренне всегда переживал за него. Мои слова – это не реакция на последние, актуальные события, они копились примерно полгода. Сколько мы слышали про травмы Евгения? Притом что ни один профессиональный спортсмен обычно про травмы не говорит, это все тщательно скрывается. Все, что я говорил в репортаже, было адресовано Жене в первую очередь. По-другому прорваться через эту завесу, которая окружает его, я не видел возможности.

Вы жалеете о сказанном?

– Если бы я все делал спланированно, то, наверное, я бы тщательно сформулировал свою мысль, посоветовался бы с юристами, и только потом это произнес бы в эфире. То, что я сказал, было сказано искренне и потому эмоционально. И единственное, о чем я жалею, – это о том, что я недостаточно точно выразил в репортаже свою главную мысль. Она не про операцию. Понимаете, сейчас из контекста слова выхватывают исключительно про нее.

К сожалению, слова о том, что операции не было, звучали в вашем репортаже

– Есть основания это подозревать. Слишком мало источников информации рассказывали об операции, по сути только один источник. Я ведь разговаривал с врачами. Неужели вы думаете, что я взял и от себя вот такое вот сказал? И врачи, которые это все слышали, они тоже выражали очень большие сомнения по поводу всего, что происходит, но дело не в этом. Мы все время говорим: операция или не операция, но дело не в операции, понимаете? Дай Бог, чтобы все было хорошо и Женя был здоров. Я говорю о другом. Я говорю, что за год до Олимпиады нельзя отвлекаться ни на что, времени просто не будет, сил не будет, а его все время в сторону шоу-бизнеса тянет. У меня такое ощущение.

Вам нравится то состояние, в котором вы сейчас пребываете? Вам постоянно звонят журналисты, вы проснулись знаменитым, черт возьми, что же тут плохого?

–Маш, но я бы предпочел стать знаменитым по-другому. Шумиха вокруг моего скандала с Плющенко постепенно будет спадать, если ее не поддерживать. Я ее поддерживать не собираюсь.

Где проходит та грань, о чем журналист может говорить в своем репортаже и о чем не имеет права?

– Представьте такой замечательный, интереснейший комментарий: «Мяч налево, мяч направо, 30-15, ведет Рафаэль Надаль». Замечательно, я думаю, всем он понравится. Моя коллега сегодня произнесла прекрасную вещь: «В стране, где журналистам не нужна правда, не нужна свобода слова».

Татьяна Тарасова сказала, что она не хочет знать журналиста по имени Андрей Журанков, потому что он «пиарится за счет Плющенко». Вы не боитесь стать персоной нон-грата в нашем фигурном катании?

– Я как общался с фигуристами, так, я надеюсь, с ними и буду продолжать общаться. И со спортсменами, и с тренерами. Я по большому счету просто произнес вслух то, что многие произносили в кулуарах. Вот эти свои сомнения и опасения. Вот и все. Знаете, как часто бывает в нашей стране? «Ой, он такой, мы с ним не будем общаться». А потом будут подходить…

И жать руку?

– Я не хочу сказать, что мир фигурного катания полон лицемерия. Профессионалы, которые все понимают, надеюсь, оценили мою искренность и честность.

Я хочу процитировать интервью Евгения Плющенко, которое он на днях дал нашему телеканалу: «Я мог, конечно, сняться и до Чемпионата Европы, но я пытаюсь сделать невозможное, я пытаюсь первым войти в историю и первым открыть в фигурном катании в 30 лет новые вершины». Откроет?

– Очень известный хореограф, который работает в фигурном катании, мне как-то давно сказал… Помните, был юбилей великой нашей балерины Майи Плисецкой. Мы с ним обсуждали балет, фигурное катание, и что-то на фоне этой шумихи с Плисецкой, я задал ему какой-то вопрос, и он сказал: «А можно в семьдесят лет танцевать? Можно! Только смотреть нельзя».

Почему вам просто не извиниться перед Плющенко?

– За что? Я его обзывал? Я его оскорблял? У меня такой же вопрос. Почему нельзя было бы просто по-мужски позвонить в тот же вечер после субботнего репортажа и предъявить мне по телефону те же претензии? Типа «Андрей, мне не нравится, что ты сказал, так и так…» Я думаю, мы могли бы с ним найти какие-то точки соприкосновения.

Супруга Плющенко Яна Рудковская искала ваш телефон. Она вам звонила?

– Нет. Сейчас пранкеры во всю подключились. Я не исключаю, что пранкеры звонили ей от моего имени. Вчера мне был звонок, явно пранкерский – голос ее я знаю, и там звучали очень резкие выражения как будто бы в мой адрес. Я очень сдержанно поговорил, сказал, что занят и попросил перезвонить через 10 минут. Я почему понял, что это пранкеры? Когда мне перезвонили через некоторое время, то фразы повторялись, только в другом порядке. Фразы записываются на компьютер и даются в определенном порядке – это обычная пранкерская разводка. Если пранкеры звонили Яне Рудковской, чего я не исключаю, то я сразу хочу сказать, что я ей не звонил. Чтобы не было домыслов никаких.

Если дело дойдет до суда, у кого больше шансов его выиграть – у вас или у Плющенко?

– Мне юристы, с которыми я сейчас консультируюсь, говорят о том, что шансов больше у меня. Я думаю, что юристы и адвокаты, с которыми консультируется Плющенко, говорят, что шансов больше у него. На мой взгляд суд – это последняя стадия этого конфликта. Я не хочу оценивать шансы, я выражаю надежду на справедливость нашего суда, который разберется в ситуации и поймет мою главную мысль и контекст, а не то, что попытаются представить адвокаты Плющенко. Что я сказал по поводу «будто бы операции и неопровержимых тому доказательств». Я вообще хотел бы узнать, где я такое сказал, про какие-то доказательства. Я выражал сомнение и предположение.

Слова о том, что никакой операции не было, вы все-таки произнесли.

– Они звучали как мое частное оценочное суждение.