Андрей Малюков

«Снимать кино при Союзе было проще, чем сейчас»

Андрей Малюков, режиссер самой ожидаемой в 2012 году картины «Матч смерти» рассказал, почему делает военное кино, как снимал Сталина в «Освобождении» и делал фильм за Леонида Быкова.

Наша с Андреем Игоревичем беседа проходит в святая святых — режиссерской «будке» (специально оборудованный фургончик), где на специальные экраны выводят «картинку» камеры. На одном из мониторов с пацанами из массовки играет в распасовку мячиком Сергей Безруков. Мы — на съемочной площадке картины «Матч».

— Андрей Игоревич, а сами-то вы верите в историю матча смерти (по официальной версии, в 1942 году в оккупированном Киеве немцы собрали команду из советских спортсменов, которые не успели покинуть город. Костяк сборной составили игроки из «Динамо Киев». Одержав ряд побед над немцами, наши отказались слить финальную игру, за что и были расстреляны. — Авт.)?

— А мне и не надо верить в то, правда это или нет. Мне важна сама история. Тема. У нас ведь вообще практически нет кино о том, что происходило на оккупированных территориях. И что было с людьми, оказавшимися под немцами. Их же и предателями называли, и приспособленцами, и коллаборационистами. А они были обычными людьми, которые просто хотели жить. Вот это мне интересно. А верить в то, был этот матч или нет... я верю в бога.

— Вы много снимали на киевской натуре: Кирилловская церковь, оперный театр, Андреевский спуск. Насколько легко было договориться с властями города о разрешении на съемки? Просто, когда у нас снимали «Белую гвардию», с этим был ряд проблем...

— К счастью, я лично этим вопросом не занимался. Тут все на себя взяли наши украинские партнеры (картина делается совместными силами российских и отечественных киношников. — Авт.). Лично для меня самым сложным оказалось другое: мы снимаем историческое кино, а тут камеру чуть влево повернул, и на тебе — поток современного транспорта, люди происходящее снимают на телефоны. Поэтому приходилось четко выверять тот узкий «луч», в котором могли находиться декорации и актеры. Ну и кроме того, это же кино — все выверяешь, а что-то да и пойдет не так. Вон с пиротехникой намудрили — шарахнуло — и люди пострадали. К счастью, не сильно. Или вот Лизу Боярскую пес внезапно цапнул. Или сейчас ливняка хлынет — и придется завтра все доснимать. Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что это вообще одна из самых сложных картин, которые мне когда-либо приходилось снимать.

— Скажите, а вот исполнитель главной роли — Сергей Безруков — он не староват для роли футболиста? Все-таки ему уже 37 лет.

— На самом деле, сегодняшний возраст спортсменов резко помолодел. И по современным футбольным канонам — да, староват. Но в то время такой возраст был совершенно нормален. Кроме того, Сережа обладает всеми качествами — физическими, энергетическими, — чтобы сыграть спортсмена. Он же практически все делает сам — без дублеров. Даже сам несколько раз смог вытянуть мяч из «девятки»! В конце концов, я уже устал делать кино о мальчиках и девочках. Как это было в том же «Мы из будущего». Я хотел снять кино даже не о футболе, а о том, как мужчина любит женщину.

— После выхода каждого фильма вас обязательно в чем-то обвиняют: то в украинофобстве, то в антисемитизме. Откуда это?

— Просто сейчас считается дурным тоном, посмотрев картину, сказать: «Хорошее кино». Всегда же надо за что-то покритиковать. В украинофобстве меня обвинили из-за одного персонажа в «Мы из будущего». Он якобы говорил на суржике. А суржик — это плохо. Значит, я не люблю Украину. Та же история и с антисемитизмом. Я не первый день в кино. Я уже привык ко всему: и к критике разгромной, и к одам хвалебным.

— Я заметил, что на съемочной площадке вы никогда не повышаете голос. Хотя остальные режиссеры, а видел я их немало, всегда орут.

— Я снимаю много и часто. Если я буду себя так тратить — орать и нервничать, то что от меня останется? Я же сгорю. Кино — это моя работа. Потому я просто спокойно стараюсь ее делать.

— Вы были ассистентом режиссера на съемках легендарного «Освобождения» Юрия Озерова. Как вам посчастливилось попасть на столь масштабный проект?

— Знаете, это было столько лет назад (первый фильм эпопеи вышел в 1968 году), но все воспоминания во мне живы очень четко до сих пор! На «Освобождение» я попал на производственную практику. У нас во ВГИКе на режиссерском факультете после 3-го курса подобная практика была обязательной: поработать пару неделек на какой-то картине. Мне повезло — я попал к Озерову. И когда срок моей практики подошел к концу, Юрий Николаевич попросил меня остаться. Понятное дело, я согласился не раздумывая. Было обращение в институт с просьбой перевести меня на индивидуальный курс обучения. Но это обращение, что называется, не прошло. Потому мне приходилось совмещать работу в институте и учебу заочную. Работать на «Освобождении» было безумно интересно. Это же такой опыт! К тому же я был молод — и мне все было по плечу, не потому что нет таких крепостей, которые не могут взять большевики, а потому что мне хотелось рвать и метать! К тому же, Юрий Николаевич доверял молодым — позволял снять ту или иную сцену, тот или иной кадр. До сих пор помню, как он просил меня поработать с Закариадзе.

— Он играл Сталина.

— Совершенно верно. Так вот, человек был уже в возрасте и не запоминал текст. А Сталин говорил большими словесными периодами. И мы исписывали доски со словами. И все это из дубля в дубль, из дубля в дубль. В конце концов, Озерову надоедало, он уходил и говорил мне: «Снимай сам». И я оставался с Бухути работать над этими сценами. Много воспоминаний. Ведь я тогда впервые увидел немецких актеров. Тот же Фриц Диц, который играл Гитлера...

— Он потом по жизни играл фюрера — практически во всех своих фильмах.

— Да, но впервые он сыграл его у Озерова. Юрий Николаевич специально ездил к нему домой, чтобы уговорить его дать согласие. До этого он категорически отказывался играть Адольфа. Кстати, Фриц — не немец. Он — швейцарец. Милейший человек, кстати. А жена у него какая была — добрейшей души. К сожалению, их уже с нами нет.

— Съемки фильма сильно контролировались свыше?

— Однажды к нам на площадку приехал легендарный маршал Конев — был он тогда еще жив. Посмотрел он отснятый материал и сказал Озерову: «Почему у вас маршала Жукова играет артист Ульянов, а меня — актеришка с глазами младшего лейтенанта?». И поменяли. Со второго фильма Конева стал играть Василий Шукшин. По вот такой вот простой или, наоборот, очень сложной причине, произошла эта замена.

— В вашей первой работе — короткометражке «Возвращение катера» — сыграл сам Анатолий Кузнецов — на тот момент гиперпопулярный Сухов из «Белого солнца пустыни». Как вам — начинающему — удалось завлечь такую звезду?

— По дружбе. Мы очень хорошие друзья и по сей день таковыми остаемся. Пользуясь случаем, пожелаю через вас: дай бог Анатолию Борисовичу здоровья! А насчет формата... короткометражка-то она короткометражка, да не простая. Сценарий, к примеру, для нее мне написал Саша Мендадзе (режиссер фильма о Чернобыле «В субботу». — Авт.). Песню — поэт и сценарист Геннадий Шпаликов (написал сценарий к «Я шагаю по Москве». — Авт.). Вот так вот. И кстати, слава на Кузнецова никак не повлияла. Он как был очень простым в общении человеком, так им и остался. Веселый и жизнерадостный человек, умеющий со вкусом отдохнуть. В общем, абсолютно нормальный мужик. А вот эти все звездные понты — они больше характерны для шоу-биза, но не для кино. Тут пахать надо.

— Вы сняли первый в Союзе боевик — «В зоне особого внимания» — про десантников. Сложности были?

— Забавно, но когда я снял «Катер», меня и Мендадзе забрали в армию. И мы договорились: время, проведенное в рядах Красной армии, мы потратим на то, чтобы придумать кино об этой самой армии. И придумали, но Саша «на свободу» вышел на полгода раньше. У него был сценарий. А деньги нужны были, что ой-ой. Жениться собирался. И он его продал. В свою очередь я стал искать другой драматургический материал и нашел очерки журналиста Месяцева. Мы долго работали, и получили в итоге «В зоне особого внимания». В итоге этот фильм положил целое направление в Союзе: военно-приключенческое кино. А саму картину посмотрело более 35 млн зрителей.

— Я смотрю, вы вообще продолжения не очень любите. Вторую часть «Особого внимания» снимал другой режиссер. Как и вторую часть «Мы из будущего».

— А смысл? Просто все, что я хотел сказать, я успел сказать в первых частях.

— Фильм «Делай-раз» — о дедовщине в советской армии, в свое время произвел эффект разорвавшейся бомбы.

— Когда я служил, с дедовщиной не сталкивался. Мне повезло. Но много слышал об этом. И когда я захотел снять картину на тему «о которой знают все, но которой официально в природе как бы нет», мне сказали: «не надо». И наше военное министерство мне всячески ставило палки в колеса — лишь бы фильма не было. И это притом, что я считаю себя человеком, чьи фильмы многое сделали для пропаганды служения в армии. Тем не менее, картину я все-таки довел до ума — хотя и снимал ее практически подпольно. Там у меня потрясающий актерский состав — сплошь лихой молодняк: Владимир Машков, Женя Миронов, Саша Домогаров. Причем руководство института не хотело отпускать ребят на съемки. Мол, учебный процесс от этого страдает. Потому снимались они у меня по ночам. Когда ребята спали, я не знаю: днем учились, ночью играли.

— Подавляющее большинство ваших картин — на военную тематику. Откуда такая любовь к людям в форме?

— Потому что кино всегда ищет своих героев. А где их взять? В войне — там люди проявляются в наиболее полной форме. Кроме того, после «Зоны особого внимания» мне стали предлагать исключительно сложнопостановочное кино. Со взрывами, баталиями, бюджетами. Так и повелось. Наверное, это инерция, тогда чиновников, а сейчас — продюсеров.

— В ваших картинах играли оба Галкина — отец Борис и сын его Владислав...

— Они очень разные оба. Боря — всегда спокоен. Влад — более импульсивный и взрывной. Он же, кстати, не родной сын Бориса — тот его усыновил. Хотя внешнее сходство — поразительное. Кстати, в «Делай-раз» в самом начале есть кадр с маленьким мальчиком, так вот — это юный Владик.

— Когда вам легче было работать: при Союзе или сейчас?

— Как бы обидно, быть может, это ни звучало, но тогда снимать кино было намного проще. Повторюсь, творчески легче было снимать при Союзе! Я говорю вам это со всей ответственностью. И это — несмотря на всю жесткость, цензуру и заидеологизированность, присущую той эпохе. Просто существовали определенные правила игры, — если ты их нарушаешь, ты понимаешь — у тебя будут проблемы.

— А что это за правила?

— Надо было просто избегать любой антисоветщины. При этом, тогда все были намного больше озабочены качеством. Сейчас же все озабочены получением кинопродукта: надо сделать побыстрее-поскорее, подешевле-посмотрибельнее. Сейчас вообще нет никаких правил игры — есть лишь сплошная вкусовщина продюсеров, которые и ведут за собой всю киноиндустрию. А ведь этих продюсеров никто не отбирал! Они не проходили никакого отбора. И среди них, порою, встречаются чудовищно необразованные люди. Не только в кино — во всем: в театре, в литературе. Зато они хорошо понимают в бизнесе. Я вот для себя четко определил — в сторону бизнеса не ходить. Заниматься только своей профессией.

— Но при этом, фильм «Я — русский солдат» вы не только сняли, но еще и спродюсировали.

— Это скорее исключение. Просто в 1995 году все снимали про бандитов, а я хотел про защитников «Брестской крепости». И денег мне никто не давал. В итоге я сам что-то собрал, что-то у друзей взял в долг. Там же, кстати, в основе сценария повесть Бориса Васильева «В списках не значится». Так вот, ее еще Леонид Быков хотел экранизировать. Но не дали. И даже когда я снимал — те же белорусы просили меня заменить одного из персонажей — еврейскую девушку — на белоруску. Убрал бы — мне бы помогли. Я отказался. И знаете, «Я — русский солдат» по итогу оказался одним из моих самых финансово успешных проектов. Он не только хорошо окупился, но и принес мне немалую, по тем временам, прибыль.

— Говорят, у каждого режиссера есть свой почерк. Что вы считаете чисто своей особенностью?

— Я люблю вставлять в картины небольшие песенные моменты. В «Мы из будущего» есть сцена, в которой героиня Екатерины Климовой поет солдатам, а двое ребят, прибывших из нашего времени, подыгрывают ей на гитаре и на патефоне, используя его как диджеи — затирая пластинку. Это мой любимый момент.