Андрей Максимов

Биография

Автор семи книг, в том числе "День святого Валентина" и "Диалоги любви", театральный режиссер и радиоведущий, Андрей Максимов известен прежде всего как блестящий интервьюер. Поэтому, видимо, он иногда забывал о том, что интервью берут у него и сам начинал задавать вопросы. Так и получилось не интервью, а беседа о любви, семье и тех стимулах, которые есть у каждого человека в жизни.

Источник информации: Журнал "Ах..." No.8, август 2000.

— Почему вы, взрослый серьезный человек, вдруг занялись темой любви?

— А какой темой должен, на ваш взгляд, заниматься взрослый серьезный человек?

— Например, Евгений Киселев тоже очень взрослый и очень серьезный. Он политический аналитик.

— Замечательно. Каждый делает то, что ему интересно. По хронологии получилось так, что я женился и с этого момента начал заниматься темой любви. Семь лет назад на "Эхе Москвы" появилась моя программа "Диалоги о любви". Все, что я писал и пишу, тоже получается о любви - как-то само собой. Мои пьесы о Ленине и Екатерине II тоже ведь получились о любви.

— Серия ваших бесед в одном из журналов проходила под рубрикой "Правила любви". Это почти заявка на то, что вы постигли определенную теорию. После того как вы провели несколько сотен бесед на эту тему и написали несколько книг, вы можете назвать себя специалистом в области любви?

— Нет, вы представляете, что я вам сейчас отвечу: "Да. Могу. Я закрыл тему"? Эта тема безгранична, это жизнь. Началось все с книжки "Любовные игры на свежем воздухе". Действие происходит в XVII веке, отец пишет сыну письма, в которых объясняет, как соблазнить женщину. Конечно, это в какой-то степени стеб. Моему сыну полтора года, и это не значит, что я могу ему сказать: "Андрюха, с девками надо поступать так: Выучи - и вперед". Была такая эпоха рококо, от которой остались "Опасные связи" и "Манон Леско". Тогда всех очень волновала страсть, все о ней говорили, все ее обсуждали. В наши дни людей интересует или политика, или программа "Про это". Сами взаимоотношения между мужчиной и женщиной мало обсуждаются. Мне кажется, это неправильно. Это огромная часть жизни, для меня очень интересная.

— Вы не чувствуете себя неловко, когда спрашиваете своих гостей о личной жизни?

— Я не лезу туда, куда мне лезть не надо.

— Поэтому вы с такой легкостью рассказываете про свою семью?

— Я не рассказываю о том, что глубоко. Вспоминается первый вопрос, который я в своей жизни получил от журналиста: Я только-только появился на экране. Раздается звонок: "Это вас беспокоят из газеты такой-то. Мы берем интервью у известных телеведущих". Конечно, я был польщен, ведь у меня было всего три эфира. "Слушаю вас". - "Вы не скажете, какая ваша любимая поза с женой?" Человек - это Божественное существо. Божественное существо любит, а социальное существо борется за права. Надо меньше говорить про борьбу за права.

— Но ведь мы все живем в обществе, от этого никуда не деться. Вы как-нибудь определяете свое социальное положение?

— Какие у вас есть варианты?

— Режиссер, драматург, писатель, известный телеведущий:

— В свое время я был потрясен могилой Чаадаева. На ней написано: "Петр Яковлевич Чаадаев". И все. А рядом чье-то еще надгробие, на котором перечислены все титулы - что-то вроде "кандидат наук, заслуженный кто-то там": Я своим студентам, будущим телевизионным журналистам, все время пытаюсь объяснить, что нельзя брать интервью у человека как у социального элемента. Все, что идет от должности, - это все неинтересно. Интересно то, что идет от семьи, от дома, от каких-то размышлений.

— Все равно пока человек не достигнет определенной ступени в обществе, он не будет приглашен на эфир.

— Что такое социальное положение? У меня был, например, философ Гачев. Он доктор наук. Это, наверное, его социальное положение? Но он просто человек, который целыми днями думает и записывает свои мысли. Он мне гораздо интереснее, чем Касьянов. Не потому что Касьянов плохой, а потому что на нем такое количество масок, что с ним гораздо скучнее разговаривать, чем с Гачевым, который ведет себя немного странно и постоянно смотрит мимо камеры: У нас потеряны ориентиры, у нас ориентиры не Божественные, а социальные. Мне, например, было очень интересно разговаривать с Дмитрием Певцовым, потому что он гораздо глубже того, что думает о нем социум.

— Певцов - известный человек. Вы можете пригласить на эфир людей, которых никто не знает?

— Мне нужно, чтобы каждую неделю у меня были одна-две звезды - для поддержания рейтинга передачи. Но вот, например, журналист Борис Минаев напечатал гениальное интервью со своими детьми. Какое у них социальное положение? Я тоже пригласил на эфир троих пятнадцатилетних молодых людей. Они - никто, и они меня потрясли. Я их спросил: "Путин к вам приходит и в поход предлагает пойти. Пойдете с ним?" Они сказали, что пойдут, потому что он наверняка знает все дорожки, он же кагэбэшник. Я не могу себе представить, чтобы я в их возрасте мог про главу государства так говорить. Я провел 500 эфиров, это около 450 гостей. И мне уже хочется поговорить просто с людьми.

— Вы можете пригласить на эфир человека, который вам не нравится?

— Когда я четыре года назад пришел на "Эхо Москвы" и начал делать "Диалоги о любви", Сергей Бунтман, заместитель главного редактора, сформулировал потрясающий принцип, которого я всегда придерживаюсь: "Нельзя приглашать людей, которым ты не можешь пожать руку".

— Если вы чувствуете, что не нравитесь человеку, у которого берете интервью, вы что-нибудь пытаетесь предпринять?

— У меня не было таких случаев. Общение в эфире - странное общение. Все, кто приходит на эфиры, очень нервничают. Они понимают, что находятся полностью в твоей власти, - все, от суперзнаменитых актеров до политиков.

— А вы ощущаете свою власть над ними?

— Нет. Поначалу был такой кураж: "Кто ты? Десять премий у тебя? Ну держись". На АТВ специально учат, что ты не должен злоупотреблять своей властью. Достаточно было этих уроков и того, чтобы моя мама пару раз сказала: "Как тебе не стыдно, ты же с гением разговариваешь". И я понял, как надо себя вести.

— Вас, наверное, часто спрашивают про ваш внешний вид? Как возник ваш имидж: очки, борода, прическа?

— До тридцати семи лет это называлось "Андрей Максимов". Теперь это стало называться имиджем. Все, что на мне есть, вызвано необходимостью. Очки я ношу со вто

рого класса. Борода осталась от холостой жизни, когда очень важно было иметь возможность каждый день не бриться. (Вообще, каждый день бриться - это отвратительно). А прическа у меня такая, потому что я не люблю, когда чужой человек, особенно мужчина, прикасается к моей голове. Я никогда ничего нарочно не предпринимал, чтобы как-то отличаться от других.

— Почему вы помещаете свой портрет на ваши книги?

— А вы как думаете? Ко мне можно по-разному относиться, но, по-моему, я не произвожу впечатления человека, который из тщеславия печатает свою фотографию на обложке. Я прекрасно понимаю, что мое лицо более известно, чем фамилия. Портрет помещается, чтобы продать книгу.

— Ваша жена из Ленинграда. Есть какие-нибудь особенности в семейной жизни с ленинградкой?

— Когда моя жена знакомила меня со своими друзьями и родственниками, она говорила: "Он вообще из Москвы, но на москвича не похож". Для ленинградцев москвич - это диагноз. У Ларисы там потрясающие друзья. Самая удивительная история произошла с Ларискиным одноклассником Сережей Руденко. Сережа женился очень рано, родил ребенка, был милиционером, следователем, потом стал банкиром. Накануне кризиса Сережа продал банк и стал очень богатым человеком. Он звонил Лариске и говорил: "Я не знаю, зачем мне жить. У меня все есть". Два года человек лежал на диване и читал философскую литературу. Однажды он подумал, что люди очень любят грызть сухарики, но никто до сих пор не поставил сушение сухарей на промышленную основу. Сережа придумал название "чапаевские сухарики", или "чапсы", и начал их делать. На моих глазах человек из ничего, из лежания на диване придумал дело. Он получил патент, и теперь он - единственный человек в России, который может на законном основании сушить сухари. Теперь Сережа ходит с РУОПом уничтожать конкурентов, которые выпускали нелицензионные сухарики: у него же патент!

— И как ваша жена привыкала к Москве?

— Когда мы приезжали в Москву и на Ленинградском вокзале брали такси, она плакала и говорила: "Неужели вот здесь я буду жить?" Постепенно привыкла. Тут еще не второстепенную роль сыграло то, что в Ленинграде трагически погибла журналистика. Лариса была известным в Ленинграде журналистом, первой ленинградкой, которая взяла интервью у Ельцина. А сейчас там платят деньги только две газеты.

— Чем теперь занимается ваша жена?

— Она шеф-редактор "Мужчины и женщины" на АТВ.

— Как вы думаете, что для большинства людей является главным стимулом в жизни?

— Деньги и любовь. В человеческой жизни других стимулов нет. Я абсолютно убежден в том, что мужчина такой, каким его хочет видеть женщина. Если женщина хочет, чтобы мужчина был богатым, она не должна удивляться, что он стал вором. Если она хочет, чтобы он был знаменитым, она не должна удивляться, что он стал сволочью. Моя удача состоит в том, что моя жена хочет меня видеть таким, как, мне кажется, правильно. Если бы она меня хотела видеть другим, я был бы другим. Я не думаю, что совершу что-нибудь такое, что моей жене резко не понравится. Я ставил спектакль про Екатерину и впервые не позвал Ларису ни на одну репетицию. Я хотел позвать ее тогда, когда все будет готово: свет, костюмы. И это было серьезным стимулом для того, чтобы все закончить. С другой стороны, я понимаю, что она мной гордится. На мой спектакль "Пастух" пришли вдруг все демократы, в том числе Чубайс. Он же из Ленинграда и знает Лариску очень давно. Чубайс подошел к Лариске и сказал: "Твой муж - супер!" То есть стимул не в том, чтобы Чубайсу понравиться, а чтобы человек подошел к жене и сказал, что муж молодец. В юности очень большой стимул - слава. О, как хотелось пройти по улице, чтобы тебя все узнавали! Казалось, что это счастье. Мы с Валей Юмашевым были близкими друзьями в юности. И мы распланировали на полном серьезе, чтобы во столько-то лет нас знал город, во столько-то лет - страна, во столько-то лет - весь мир. Вообще, я считаю, что, если человек в шестнадцать - двадцать лет не хочет быть знаменитым, у него ничего не получится.

— Рождение сына что-то изменило в ваших отношениях с женой?

— Наши отношения с женой улучшаются с каждым днем. Должен признаться, что я в первый раз живу с женщиной так долго и собираюсь жить дальше - может быть, до самой смерти. Я не могу сказать, что именно рождение ребенка что-то изменило в наших отношениях. Моя жена - это часть меня. Могут ли ваши взаимоотношения с вашей рукой измениться в связи с чем-то? Всем хорошим во мне я обязан жене своей. И не только во мне, но и на мне. Она меня одела, обула, купила мне модные очки: И главное - моя жена дала мне абсолютную уверенность в том, что жизнь идет правильно. До того как мы поженились, мне все время казалось, что все не так, что от меня уходят, что жизнь проходит: Вот уже и Лермонтова убили, вот Грибоедова, вот уже Пушкина: А я все живу, никак ничего не начну: Сейчас меня невозможно сбить ничем. Раньше любая неудача в театре, в газете сбивала меня с ног, я падал. А сейчас я сижу как в танке. Только очень страшно за семью.

— Как вы считаете, отец может вылепить из ребенка все, что угодно, по своему произволу или в человеке что-то заложено от рождения?

— Когда я впервые увидел своего сына, у меня возникло ощущение, что в нем уже все есть. Ребенок - это не холст, на котором ты пишешь красками. Это мозаика, которую нужно правильно составить, чтобы что-нибудь получилось. Мы с женой пришли к выводу, что для человека важны две вещи: чтобы он верил в Бога и чем-нибудь очень увлекался.

Мой отец всю жизнь писал стихи, был журналистом. Но он никогда не делал того, за что ему потом могло бы быть стыдно, в частности не подписывал письма против Пастернака. Когда началась перестройка, и все это стало открываться, я жил спокойно. Я знал, что ничего такого про моего отца не будет. Когда смотришь на этого клопенка, не то чтобы ты думаешь: как мой сын через двадцать лет... Но не хочется в его глазах выглядеть каким-то мерзавцем, чтобы он потом говорил: "Что же это ты, папаня, вытворял?" И это тоже стимул.