Анатолий Эфрос

Анатолий Эфрос: «…большевиков он просто не замечает»

Сегодня театр может быть всяким: броским, ярким, публицистичным, или наоборот — тихим, аполитичным, лабораторным. Одного не может сегодня наш театр — быть волшебным сновидением, полным печали и надежды одновременно. И дело здесь в том, что просто нет сейчас в сценическом искусстве личности, умеющей плести тончайшее кружево театрального волшебства. Последний из великих мастеров театрального колдовства, выдающийся режиссер Анатолий Васильевич Эфрос покинул сей мир 13 января 1987 года. Ему не исполнилось и 62 лет.

Его биография, на первый взгляд, весьма обыденна. Родился Эфрос 3 июля 1925 года в Харькове, в семье служащих авиационного завода. После войны окончил режиссерский факультет ГИТИСа и попал в ЦДТ — Центральный детский театр. Затем работал режиссером в других московских театрах. Поставил несколько фильмов, несколько телевизионных и радиоспектаклей, написал несколько книг-размышлений о себе и своей профессии.

Быстро повзрослевшие дети

Советский человек до времен хрущевской «оттепели» оставался вечным ребенком в семье сурового «отца всех народов». Когда же в середине 50-х годов прошлого века дали людям глоток свободы, страна начала быстро взрослеть. Происходили резкие перемены, в том числе и в отечественном искусстве. Одним из первых эти перемены в театре стал осуществлять Эфрос. Захолустный ЦДТ, хоть и находящийся в самом центре Москвы, буквально на глазах у изумленной публики стал превращаться в самый интересный столичный театр, где одна за другой выходили постановки, остро современные и по форме, и по содержанию: «В добрый час», «Друг мой, Колька», «В поисках радости»… И хотя пьесы Розова и Хмелика рассказывали о выборе подростками жизненного пути и жизненных ценностей, это задевало за живое зрителей всех поколений, ибо, как уже говорилось, вся страна стремительно взрослела, и выбор жизненного пути и жизненных ценностей затрагивал всех без исключения.

Кроме того, если в русском театре предыдущей эпохи нагримированные актеры в натуралистических декорациях неестественными голосами произносили малопонятные публике тексты («совсем как в театре»), то в постановках Эфроса артисты, практически, не размалевывали себя, декорации были минимальны, чтобы не отвлекать зрителей от сюжета и персонажей, а говорили артисты на сцене нормальными голосами с нормальными интонациями. Причем и тогда, и впоследствии Эфрос не особенно заботился — о чем говорят герои пьес. Он показывал — что происходит между ними, какие истинные мотивы (не слова) движут персонажами. Отсюда возникала необыкновенная психологическая глубина эфросовских постановок.

Политика придет к вам сама

Посмотрев на возрожденный детский театр, начальники от искусства решили поручить Эфросу возродить и театр для молодежи. В начале 60-х Эфрос возглавил театр Ленинского комсомола (ныне Ленком). Здесь он поставил несколько спектаклей, сразу сделавших его одним из лучших режиссеров страны: «В день свадьбы» Розова, «104 страницы про любовь» и «Снимается кино» Радзинского, впервые серьезно взялся за классику: «Чайку» Чехова и «Мольера» Булгакова… Времена между тем менялись — на смену «оттепели» шли первые «заморозки». Цензура старалась строго отмерять границы дозволенного, хотя театр на таганке и «Современник» вели упорную борьбу за расширение цензурных дозволений. Совсем другая ситуация была у Эфроса — он всячески избегал политических игр, считая политику недостойной театра. Как справедливо заметил в те годы один театральный критик: «Кто-то славословит большевиков, кто-то критикует. А Эфрос большевиков просто не замечает».

Но коммунистические идеологи никому не позволяли держаться вне политики. Аполитичность тоже считалась преступлением. И Эфросу вменили в вину не только аполитичность, но еще и смехотворное обвинение в «искажении классики». Такого человека, разумеется, нельзя было держать во главе идеологического учреждения, каковым считался театр. И Эфроса сослали из главных режиссеров в театр на Малой Бронной — в так называемые «очередные режиссеры».

Классика для классика

Из театра Ленинского комсомола (как когда-то и из ЦДТ) вместе с Эфросом ушли его актеры-единомышленники. Но когда первый же спектакль Эфроса в новом театре — «Три сестры» по Чехову — был запрещен и «пропесочен»… в коммунистических газетах, стало ясно, что режиссер попал в большую немилость. А после того как был запрещен его другой спектакль на Малой Бронной — «Обольститель Колобашкин» по пьесе Радзинского, несколько эфросовских артистов дрогнули и ушли от опального мастера.

В это же время Эфрос получил и свой первый инфаркт. Чтобы не дразнить зверя, Эфрос старался в своих постановках избегать актуальных современных проблем и аллюзий — он обратился к театральной классике: «Ромео и Джульетта», «Отелло» Шекспира, «Дон Жуан» Мольера, «Месяц в деревне» Тургенева, «Женитьба» Гоголя… Власть подозрительно сопела, но открытые нападки на Эфроса прекратились. Ставил он изредка и современные пьесы: «Счастливые дни несчастливого человека» Арбузова, «Человек со стороны» Дворецкого, «Эшелон» Рощина… Каждая постановка Эфроса становилась для театральной публики сенсацией, приводила в восторг, порождала подражания у коллег. И, в конце концов, Эфрос был без шума и помпы общепризнан классиком режиссуры.

Еще в опальные времена Эфроса из профессиональной солидарности приглашали на постановки Олег Ефремов в МХАТ и Юрий Любимов в театр на Таганке. Чуть позже, осуществляя на телевидении постановку булгаковского «Мольера», Эфрос пригласит на главную роль Юрия Любимова — история великого французского театрала, затравленного королем и его холуями, была близка и понятна и Эфросу, и Любимову.

Тогда никто и подумать не мог, что отношения двух замечательных режиссеров из творческого содружества перейдут в непримиримую вражду, которая косвенно станет причиной смерти одного из них.

Таганская погибель

В начале 80-х годов Юрий Любимов отказался возвращаться из-за границы в СССР, был объявлен предателем родины и лишен советского гражданства. Театр на Таганке остался без признанного лидера, нужно было успокоить прогрессивную общественность. Эфросу предложили возглавить Таганку. Тем самым, казалось, будет успокоена избалованная и строптивая труппа театра, а также продемонстрирован либерализм власти по отношению к недавно опальному Эфросу. Как всегда, отдаленный от политики, Эфрос предложение принял.

Но тут взбунтовался за рубежом Юрий Любимов — он обвинил Эфроса в шрейкбрехерстве, в забвении корпоративной солидарности, которой сам, дескать, пользовался в трудные времена. Несколько известных актеров Таганки демонстративно покинули труппу театра, когда туда пришел Эфрос.

Перебравшись на Таганку, Эфрос принципиально не взял с собой, практически, никого из прежних актеров-единомышленников, чтобы не вызывать в таганской труппе ненужных опасений и пересудов. И получилось так, что старых соратников он оставил, а новых не приобрел. Правда, с ним охотно сотрудничали ведущие артисты Таганки — Валерий Золотухин, Вениамин Смехов, Алла Демидова. Но очень многие из мира театра Эфроса травили и изводили. И добились даже большего, чем хотели — ненастным январским днем Анатолия Васильевича настиг очередной сердечный приступ.

…Театр не поддается пересказу словами, а театр Эфроса — в особенности. Его спектакли, как и сценические творения других гениев — Станиславского, Мейерхольда, Таирова, Вахтангова — так и останутся теперь навсегда лишь легендой.