Алвис Херманис
Мои родители встречают Новый год по московскому времени
После получения премии Европы латвийский режиссер ответил на вопросы «Новых Известий».
– Алвис, этот год для вас можно назвать чрезвычайно успешным. Вначале «Золотая маска» в Москве за лучший зарубежный спектакль. Теперь – «Премия Европы». Как вы думаете, успех – он помогает режиссеру в работе или наоборот?
– Я думаю, что очень хорошо получить все награды вот так сразу, чтобы больше о них уже не думать. И спокойно работать. Через два дня я вернусь в свой театр и приду на репетицию. Там награды мне не помогут. И ничего не прибавят мне в глазах актеров. Наоборот, у них будет повод немного меня подразнить. «Ну-ну, покажи-ка, что тебе дали? Куда ты это повесишь?» Я надеюсь, что достаточно трезво отношусь к успеху. Это два противоречивых вектора: пить шампанское на получении премии и ежедневно работать в театре. Театр – это ежедневная интравертная работа, которая требует спокойствия, несуетности. Я, например, люблю идти на репетицию пешком, не спеша. Я не понимаю, как можно приехать на репетицию и включиться в работу, после того как отстоял в пробке или спрыгнул с поезда. Работа в театре требует сосредоточенности и спокойствия.
– Сейчас много пишут о том, что в Прибалтике нарастает волна русофобии. А у вас в театре идут спектакли на русском языке. Вы ставите Гоголя, Татьяну Толстую, Сорокина…
– Я двадцать лет прожил при советской власти и никуда от этого не денешься. В истории есть страница, что Россия оккупировала Латвию. И это был довольно людоедский эксперимент. Однако до сих пор мои родители, которые живут в Риге, отмечают Новый год по московскому времени (на час раньше, чем латыши). Они смотрят российские каналы, слушают русское радио. Они так и не выучили латышский язык, хотя всю жизнь прожили в Латвии. Существует довольно много людей, которые живут в двуязычном контексте. Для меня русская культура – родная культура. Я понимаю русскую литературу. Да и современный латышский театр сформировался под воздействием двух мощных культур соседних стран – Германии и России. И именно на стыке этих очень разных направлений возник феномен прибалтийского театра.
– Место и время действия ваших спектаклей – как раз советская или постсоветская действительность. Даже действие вашего «Ревизора» происходило в советской столовой. Вам никогда не хотелось бы поставить спектакль по классике с историческим антуражем?
– Театр, по-моему, можно серьезно делать только про то место и время, которое ты знаешь. Те спектакли, что я сделал, – это про Ригу. В крайнем случае, про Россию. Этот контекст нам понятен. А Шекспир или древние греки... Я не могу понять их жизнь, да и не интересует она меня. Моей целью было достичь той степени свободы, когда можно сочинять спектакли самим – с актерами. Можно, конечно, брать «Гамлета» Шекспира, но никогда сцену с духом отца ты не поставишь, вложив в нее личный опыт.
– В показанном в Салониках спектакле «Долгая жизнь» застоявшийся запах нищеты и старости играет важнейшую роль...
– Там такой запах, что после нас во многих театрах Европы еще две недели проветривают! Специальный коктейль – камфора, медикаменты, какие-то дезодоранты, которыми пользуются пожилые люди, запах старых вещей, комнат... Уже много лет декорации моих спектаклей – самые реальные комнаты, в которых живут реальные люди. Потому что у всех людей – в Париже, Риге, Москве – именно в квартирах проходит их настоящая жизнь.
– Вам понравилась реакция фестивальной публики на ваш спектакль? Где вообще для вас самая тяжелая и самая легкая публика?
– Фестивальная публика – очень благодарная. И, если честно, она во всем мире, в общем, похожа. Многие фестивальные зрители действительно перемещаются по фестивалям. А самый трудный зритель для нас – в Риге. Латыши очень сдержанны, не проявляют открыто своих эмоций. Актерам трудно почувствовать контакт с залом. А потом наш зритель уже привык ко всем нашим трюкам, поэтому их трудно удивить и завести…
– Тем не менее, говорят, билеты на ту же «Долгую жизнь» раскуплены в Риге на три года вперед…
– Когда я пришел в Новый рижский театр, то если в зале собиралось с десяток человек, мы радовались. За десять лет мы воспитали своего зрителя, и стали популярны. К тому же «Долгая жизнь» идет в маленьком зале. Так что билеты и правда заказаны на годы вперед… Но я не уверен, что следующая работа будет пользоваться таким же успехом. Мне кажется, что главное в искусстве – не эксплуатировать раз найденное. Это очень соблазнительно: повторить то, что пользуется успехом. Но гораздо интереснее делать то, что раньше никогда не делал. Тогда работать не скучно.
– Как бы вы определили область, которая вас интересует в искусстве?
– Мне кажется, что искусство должно давать своим зрителям положительный заряд. Слишком много сейчас вокруг отрицательной, разрушительной энергии. И искусство должно этой «темной силе» противостоять. Я часто привожу пример. Художники старшего поколения много пили, вели довольно легкомысленную жизнь. Но когда они создавали свои произведения, то они всегда становились на сторону морали, на защиту человеческих ценностей. Художники нашего поколения пьют преимущественно минеральную воду, ведут трезвый и пуританский образ жизни. А в своих произведениях обращаются к темной стороне человеческой личности. Я не призываю начать потреблять в неумеренных количествах алкоголь. Но я думаю, что дело искусства –давать людям позитивную энергию.
