Александр Новиков

Александр Новиков: «Фарс — лучший спутник трагедии»

Артист Александр Новиков молод и успешен, много снимается в кино, работает в Театре им. Ленсовета, один из последних учеников легендарного режиссера Игоря Владимирова. Считает, что если и может гордиться в жизни чем-то всерьез, так это расположением своего учителя.

— Владимиров не умел скрывать свои симпатии, я это почувствовал в первую же встречу на вступительных экзаменах. Игорь Петрович на поступлении не дал мне читать, я успел только сказать свое имя и название басни, как он начал хохотать. Наверное, я ему показался смешным. Теперь-то понимаю, что это не говорит обо мне как о великом артисте. У него был простой принцип: талантливый человек на сцене хорошеет, а стихи научиться читать можно и со средними способностями. Но если я умею и могу делать что-то хорошее на сцене, все это только от него. Он набирал нас внимательным и любящим глазом, мне кажется, уже тогда зная, кто останется у него в театре. Мне посчастливилось играть в нескольких спектаклях Владимирова: «Игроки», «День рождения кота Леопольда», «Крошка», «Двери хлопают». В «Карлсоне» он доверил мне роль Карлсона после Равиковича и Филатова.

Играй, что дают

— В театре можно отказаться от роли, если душа не лежит?

— Для отказа должна быть очень веская причина. Опыт показывает, что, как правило, душа не лежит к роли, если она небольшая. Очень редко встречаются артисты, у которых не лежит душа к Гамлету или Хлестакову. Здесь присутствует определенный актерский эгоизм, который прекрасен и на котором держится профессия. Но артист должен уметь играть то, что ему дают, оставаясь свободным внутри этой несвободы, и твоя личная проблема, чтобы тебе это нравилось и радовало.

— Артисты обычно несвободны от суеверий…

— Среди коллег есть примета: если листы с ролью упали, на каждом нужно посидеть, иначе роль не случится. Я, как человек рассеянный, роняю листы постоянно и ленюсь верить в эту примету. Даже если что-то не заладилось в спектакле, энергия близких людей способна покрыть самые невероятные огрехи. Поэтому в хорошую компанию на сцене я верю больше, чем в приметы.

— Существует стереотип, что театр — шкатулка с интригами.

— Непонятно кем придуманный миф. У нас в театре женщины булавки в платье друг другу не втыкают. Хотя отсутствие работы порождает в актерских душах и мозгах монстров. Я себя не считаю старым, мне тридцать четыре года, но были трудные моменты в начале девяностых, когда нового ничего не ставилось ни в театре, ни в кино. В то время многие артисты ушли из театра. Страшные годы, я их запомнил, и незанятости боюсь, пожалуй, больше всего. Есть такой парадокс: отсутствие ролей делает артиста в собственных глазах гением. И лишь востребованность — единственное, что позволяет артисту реально себя оценивать.

«Оперативник удачи»

— Артиста делают роли. Хорошим артистом можно стать, только сыграв много ролей, скажем десять-пятнадцать, мирового классического репертуара. Невозможно всю жизнь играть сомнительную литературу и в итоге оказаться хорошим артистом. Недавно мы выпустили спектакль по пьесе Милорада Павича «Кровать для троих». Можно по-разному относиться к загадочному и непонятному Павичу, совершенно ясно одно, что это литературное хулиганство и провокация высокой пробы. Вот такого уровня вещей хотелось бы больше и в театре, и в кино.

— Но это не мешает вам сниматься в сериалах, «Тайнах следствия» например.

— У меня нет проблемы преодоления «не нравится», Владимиров научил нас влюбляться в любой материал. Но конкретно к этому сериалу отношусь с почтением. Автор сценария Елена Топильская долгое время работала следователем по особо важным делам, поэтому в сценарии есть некое обаяние сопричастия. В нем импонирует петербургское отсутствие пафосности, он строгий, немножко холодный, но это и есть его особенность.

— А вы в нем разбавляете серьезность?

— Еще когда меня только утверждали на роль Феди Курочкина, я понимал, что режиссеру нужен веселый персонаж. С другой стороны, сериал достоверный, и найти более непохожего на оперативника артиста, чем я, было трудно. Поначалу художники по костюмам озаботились, что со мной делать, все-таки не «Джентльменов удачи» снимаем. Мучались, пока не пришли к простому, но справедливому решению: как хороший артист не всегда похож на артиста, так и хороший опер не всегда похож на опера. В любом коллективе есть странный человек, вечно жующий какие-то пироги и бутерброды, Курочкин именно такой. Кроме того, этот сериал связывает меня с Анной Ковальчук, с которой мы сейчас очень много играем в театре. Честно скажу, это самая любимая партнерша: она моя сестра в «Крошке», в «Братце Кролике на Диком Западе» мы играем парочку: Енота и Опоссума, а в «Мнимом больном» — молодых влюбленных, сейчас вместе в «Кровати для троих».

Аллергия на «серьез»

— А какие спектакли наиболее привлекательны для зрителей?

— Те, в которых задействованы раскрученные киноартисты. К сожалению, часто срабатывает «эффект зоопарка». Зритель получает возможность убедиться в том, что артист, который еще вчера вечером бегал с пистолетом на экране, способен сам передвигаться по сцене. Хотелось бы, чтобы зрители понимали, что есть безумное количество потрясающих артистов, не снимающихся по каким-то причинам. И огромное количество киноактеров, которые совершенно беспомощны в театре. И хотя у нас в дипломе написано «артист театра и кино», это профессии, лежащие далеко друг от друга. Хороший зритель понимает, что есть кино, есть сериалы, а есть театр — и все это отдельно

Еще для зрителей невероятно привлекательно слово «комедия» на афише. Поэтому режиссеры стали выдумывать дополнения к названию: несмешная комедия, грустная комедия, комедия для несерьезных людей. Но это слово для зрителей — ключевое, от этого отмахиваться нельзя. Есть режиссеры и артисты, которые говорят: ну вот, им бы только посмеяться. Никогда с ними не соглашусь, жажда в театре улыбаться, смеяться, жажда открытой эмоции — справедливое и естественное требование зрителя.

— Все, что вы делаете на сцене, почти всегда граничит с иронией.

— Я ненавижу «серьез», у меня на него аллергия. Люблю быть рядом с ролью, а не внутри нее. Я не люблю, когда артист так вживается в роль, что ему шепнешь: «Эй, люстра падает», а он не слышит, стоит мокрый весь от напряжения, жилы натянулись на шее — он в образе. А потом лежит три часа, встать не может после спектакля. Вообще, отсутствие видимого старания артиста на сцене — признак аристократизма.

— У вас трагедия в фарс не превращается?

— А что в этом плохого? Трагедия вне фарса — малоприятное зрелище. Я не любитель смотреть заламывание рук и слезы, заливающие лица актрис. Я считаю, что фарс — это лучший спутник трагедии. Да и жизнь вообще заслуживает ироничного отношения. К счастью, на свете очень мало несмешных вещей.