Род. в Москве. Отец, о котором Межиров впоследствии написал: "великий, убежденный, угрюмый гуманист", был юристом. Он и мать поэта привили сыну другое, гуманистическое образование, немыслимое в сталинской школе.
Род. в Москве. Отец, о котором Межиров впоследствии написал: "великий, убежденный, угрюмый гуманист", был юристом. Он и мать поэта привили сыну другое, гуманистическое образование, немыслимое в сталинской школе. Чистый беленький воротничок мальчика, выросшего в тихом Лебяжьем переулке, непоправимо высовывался из-под солдатской шинели во время блокады Ленинграда. Межиров и Наровчатов были, пожалуй, самыми образованными поэтами из всей фронтовой плеяды. Первую книгу "Дорога далека" (1947) я, еще мальчишкой, почти всю знал наизусть. Она была названа по строчке Глазкова, которого Межиров обожал. Межиров во времена ждановщины был неистовым пропагандистом не только других непризнанных поэтов, но и Библии. Именно за беспрестанное цитирование Библии в частных разговорах он однажды был почти исключен из Союза писателей. Никогда не будучи политически ортодоксальным, именно он написал стихотворение "Коммунисты, вперед", которому нельзя отказать в пронзительности, хотя последняя строфа была слеплена с газетной грубоватостью, ибо жизнь отчаянно сопротивлялась романтизации. Как бы ни относиться к этому стихотворению, это исторический документ, который, по словам Михаила Львова, "как руку от железа в стужу, без крови отодрать нельзя". В годы холодной войны Межиров, как и некоторые другие фронтовые поэты, временно ушел в риторику, в ремесленничество, в переводческое донорство. Но истинная поэзия не покинула его, а возродилась с обновленной силой самобезжалостности и энергией одновременно классической и новаторской поэтики. Мне пришлось прочитать его потрясающее стихотворение "Артиллерия бьет по своим" в 1957-м на дискуссии о романе Дудинцева, как анонимные стихи убитого на войне поэта. Межиров горько улыбнулся: "А знаешь, это ведь правда". К счастью, это правдой не оказалось. В истории было несколько периодов, в каждом из которых он оказывался новым, но тем же самым блестящим мастером: фронтовой период, "оттепельный", период заморозков и застойной жижи. Не примыкая ни к каким литературным стадам и стаям, Межиров сохранил во все эти периоды независимость не только содержания, но и формы, не размытой никакими происходящими вакханалиями непрофессионального презрения к жизни и красоте слова. В период гласности он не идеализировал ее и горько предвидел драму неподготовленности к свободе. Парабола от "Коммунисты, вперед" до "Как хорошо лететь в Израиль на неисправном самолете" оказалась трагической. Но, как писал Винокуров, "трагическая тень лежит под каждою травинкой в поле.
Источник: Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.