Александр Левенбук

Александр Левенбук об идише, театре и положительных героях

Достаточно произнести слово “Радионяня”, и в памяти мгновенно всплывают имена двух Александров - Левенбука и Лившица. На пару они обучали детей 60-70-80-х правописанию, математике и хорошим манерам, перемежая свои нескучные уроки песнями известных композиторов.

Сейчас “Радионяня” издана на компакт-дисках и учит уже современных детей. Александр Лившиц уехал в Америку. А народный артист России Александр Левенбук руководит Московским еврейским театром “Шалом”. На Новый год Александр Левенбук и “Шалом” приедут в Израиль, для наших зрителей они привезут два спектакля: детям - “Ну, погоди!”, а взрослым - “Фаршированную рыбу с гарниром - 2”.

- Александр Семенович, уже второй спектакль вашего театра называется “Фаршированная рыба с гарниром”. Любите это блюдо?

- Очень! Если, конечно, рыба хорошо приготовлена. Обидно, когда такое блюдо готовят плохо, просто обидно. К сожалению, на разных презентациях это частенько случается. Зато у нас в театре есть настоящие мастера по приготовлению фаршированной рыбы.

- Можно ли сказать, что российский еврейский театр “Шалом” - преемник ГОСЕТа Соломона Михоэлса? Или это принципиально новый театр?

- Нам бы хотелось считаться преемниками ГОСЕТа, а получается это у нас или нет - вопрос сложный и отвечать на него должен не я, а зрители и критики. Мы изучали традиции постановок Михоэлса, видели фрагменты его спектаклей. Но, вместе с тем, мы не можем быть такими же, как ГОСЕТ. Уже очень-очень много лет прошло со времен ГОСЕТа. Основой спектаклей Михоэлса всегда было еврейское местечко. Сегодня еврейского местечка уже нет. Большинство современных евреев его не только не видели, но и не слышали о нем и не читали. Поэтому у нас местечка как такового нет в спектаклях, есть стилизация под него. Другое отличие от театра Михоэлса - мы играем на русском языке, а у него играли на идише, которого сегодняшние евреи не знают. Даже самые известные слова на идише мы употребляем очень осторожно - потому что когда на афише написано “Шлемазл”, то через одного люди спрашивают: “А что это такое?”

- Вам грустно от того, что идиш уходит из еврейских театров?

- Когда я спросил у Феликса Канделя 20 лет назад, вставлять ли в спектакли реплики на идише, он сказал: “Вы с ума сошли! В этот момент зритель будет сидеть и думать, что он полный идиот, потому что ничего не понимает!” И он оказался прав. До нас “Шалом” действительно был еврейским драматическим театром, в котором спектакли шли на идише. Рекорд посещаемости был - семь человек, которые почему-то все время разговаривали. Оказалось, что среди них только один знал идиш и переводил остальным. Конечно, для еврейской культуры уход идиша - это минус. Но для еврейского театра это, как бы парадоксально и крамольно это ни звучало, - плюс. Театр становится вровень с другими театрами, он вынужден конкурировать с ними, бороться за зрителя. А это театру только на пользу, это только поднимает его уровень. Я бывал в театрах, играющих на идише. Я выходил курить каждые две минуты - так мне было стыдно. А еврейский театр, играющий, в частности, на русском языке, - это совсем не плохо, потому что он доставляет удовольствие всем, а не только тем немногим евреям, которые знают идиш.

- Государство вмешивается в ваш репертуар? Существует ли цензура в современной России?

- Отсутствует, и в этом наше большое счастье. Я, человек, выросший в советское время, до сих пор не могу в это поверить! Никто не визирует пьесу, которую мы решили ставить, и никто не принимает спектакли, которые мы выпускаем. Кроме, пожалуй, одного детского спектакля, на который нам дали грант - действительно серьезные деньги, покрывшие абсолютно все расходы на постановку. Вот этот спектакль придут принимать.

- Как сказал один шутник, все мы немножко евреи. Именно поэтому в еврейском театре работают люди разных национальностей?

- Ну да, у нас примерно половина труппы - не евреи. В том числе есть один выходец из республики Марий Эл, есть украинцы, есть прибалтка, которая говорит, что она “приболтка”. У нас в театре - маленькая “еврейская организация объединенных наций”. И это прекрасно. Ведь общение с человеком другой национальности или другого вероисповедания дает такое огромное наслаждение! Вот у нас есть один спонсор - мусульманин. Мы с ним при встрече обнимаемся. Потому что у нас действительно существуют четкие взаимные симпатии.

- В театр ходят или на артиста, или на спектакль, или из патриотизма. Почему ходят в театр “Шалом”?

- Мы регулярно устраиваем опросы зрителей на эту тему. Из патриотизма к нам не ходят. Мало того, вы бы знали, настолько у евреев нет привычки ходить в театр, тем более - в еврейский! Некоторых своих друзей, замечательных врачей, профессоров, я иногда зову в театр по два-три года. Некоторые так и не приходят. Так что я сделал такой вывод: ходят те, кому у нас нравится. Наш постоянный зритель - это человек, который пришел в “Шалом” один раз и уже не может отсюда уйти.

- Ваш театр находится далеко не в центре Москвы, на Варшавском шоссе, он должен очень нравиться, чтобы туда регулярно ездить…

- Правительство Москвы уже приняло решение о том, чтобы переселить нас поближе к центру, построить новое здание с залом на 350 мест, с малым залом, кафе, подземным гаражом - в общем, со всеми удобствами. Но пока что подходящее место найти не могут. То, что предлагают, еще дальше от центра, чем Варшавка. Дошло до того, что Иосиф Кобзон по нашей просьбе ходил к Лужкову. Тот посмотрел бумаги и сказал: “Правильно, что подальше от центра предлагают! Поближе к Израилю!” Он, конечно, шутил. Место в центре со временем найдется.

- Есть ли в вашем театре звезды, ради которых ходят на спектакли, у которых есть свои фанаты?

- Был один такой - Артем Ткаченко. Но он уже у нас не работает, правда, просит портрет свой со стены в вестибюле не снимать. Как только он начал выходить из массовки, его тут же позвали в один фильм, потом в другой, и сегодня он - настоящая кинозвезда, известен на всю страну. Из действующих артистов звезда, правда, локального, еврейского масштаба, - Евгений Валевич. Его знают во многих странах мира, а не только в России и Израиле.

- Вам “пятый пункт”, который сравнительно недавно отменили, признайтесь честно, жить таки мешал? Именно по этой причине вы не поступили в театральный вуз?

- Да, наверное, мешал. Меня не брали ни в один театральный вуз, и в итоге я поступил в медицинский - у меня мама была врач, сестра врач. А когда потом меня увидели где-то в капустниках, предложили в “Щепку” идти сразу на второй курс. А я гордо отказался. Но потом судьба все равно толкнула на эстраду. “Пятый пункт” мешал выезжать за границу. Но к нам хорошо относились, поэтому мы хоть и с трудом, но выезжали. Нам открыто говорили: “Ребята, вот будет в какой-нибудь группе поменьше евреев, тогда вы и поедете”. И мы много раз ездили за рубеж при советской власти.

- В России это почти традиция - уход медика в искусство…

- На все есть воля Божья, я так думаю. Мы с Лившицем достаточно успешно занимались самодеятельностью в институте. У нас вообще институт был продвинутый в этом смысле - был очень хороший капустник, который мы показывали за деньги, ездили на гастроли в Ленинград. И авторы были соответствующего уровня - Арканов, потом Горин. Мы все учились в одном институте и даже на одном факультете. Перед самым окончанием мы попали на конкурс артистов эстрады, стали лауреатами и с тех пор на эстраде. Правда, вначале пытались совмещать медицину и выступления, но не получилось.

- Профессия врача так и осталась в прошлом?

- По большому счету, я никогда не расставался с медициной. Я уже в том возрасте, когда болеют часто, так что медицинские знания весьма полезны. Это раз. А два - у меня в театре ко всему медицинский подход. И лучше него я еще ничего не нашел. Этот подход объективный, научный, он основан на опыте и всегда направлен на то, чтобы человеку, а в нашем случае - зрителю, стало бы лучше. Если, например, врачу нянечка предлагает нечто, в чем есть намек на разумное решение, врач должен это попробовать для блага пациента. В театре, к сожалению, частенько все по-другому. Мне один старый актер пенял: “Вам вот эту вещь рабочий посоветовал сделать, и вы сразу же и сделали. Как же можно?” Я ответил: “Это был дельный совет, и я рабочему даже дал на бутылку водки”. Амбиции в медицине не разрешаются, и это правильно. А в театре они все-таки присутствуют, к сожалению. Вот с этим надо бороться. Что я с удовольствием или без удовольствия делаю.

- Вы всегда уделяли внимание детям. Ваш детский спектакль - “Ну, погоди!” - как он родился на свет?

- Этот спектакль был создан к двадцатилетию нашего театра. Авторы пьесы - создатели всех серий мультфильма “Ну, заяц, погоди!” Александр Курляндский и Аркадий Хайт. Совместными усилиями получилась спортивная музыкальная сказка о совершенно новых приключениях Волка и Зайца. Теперь Волку мало одного Зайца: он решил съесть Красную Шапочку, всех семерых козлят и закусить тремя поросятами.

- Почему многие дети поддерживают не кругом положительного зайца, а хулигана волка?

- Заяц, как всякий положительный герой, эмоционально беднее, он всегда предсказуем. А отрицательный волк ведет себя плохо, но его жалко, и он жутко обаятельный. Вообще, это очень давний спор в искусстве. Франц Кафка сказал: “Задача автора - реабилитировать своего героя”. Я с ним согласен: даже если актер играет Гитлера, он должен найти в нем что-то человеческое. Например, Гитлер гладит собаку и готов плакать от любви к ней. И тогда он выглядит еще страшнее, просто исчадием ада становится. Ведь чудовище, которое обладает человеческими качествами, намного страшнее просто чудовища, непонятно откуда возникшего.

- Вам не обидно, что все лавры, как правило, пожинают артисты, а режиссер остается за кадром?

- Нет, это абсолютно нормально. Зритель должен думать, что артист и есть автор тех слов, которые он произносит, поэтому режиссеру и автору надо тихо сидеть в тени и “не чирикать”. Они свое дело сделали и должны получать удовольствие.

А в театре это в меньшей степени, значительно. В театре, я бы так сказал, славу делят режиссер и актеры. А в кино режиссер становится вообще самым главным. Так что каждому - свое.

- Расскажите о своей семье. Ваши близкие - жена, сын - имеют какое-то отношение к театру?

- Мой сын Айвар - ребенок поздний, очень хороший, толковый, папе и маме помогает. В отличие от меня все умеет делать руками. Он менеджер в компании, которая занимается обучающими программами по продвижению бизнесов. Моя жена Визма Виталс - прибалтка. Когда Айвар родился, мы договорились, что имя у него будет прибалтийское, а фамилия - моя, еврейская. У евреев есть хороший анекдот: “Скажите, у вас жена еврейка? - Нет, но за время совместной жизни она выпила столько моей крови, что она уже наполовину еврейка”. Моя жена кровь не пьет, она у меня замечательная, но этот анекдот немножко про нас. Визма - постановщик и хореограф большинства спектаклей нашего театра. Она ставит и детские спектакли, и такие глубокие, как “Шоша” Башевиса-Зингера или “Испанская баллада” по Фейхтвангеру. И все ей удается одинаково хорошо. Мы, кстати, поставили “Шошу” на два с половиной года раньше, чем “Гешер”.

- Башевис-Зингер - трудный автор. В его произведениях - квинтэссенция еврейского местечка. Ставить трудно было?

- Очень трудно. До Визмы у нас ставили один режиссер из Америки, потом еще один - из Москвы. Ни у одного, ни у другого не получилось, а Визма смогла, поставила это. Но она три месяца не выпускала пьесу из рук, даже ночью, в кровати. Не отрывалась от нее, пока не узнала всего, что ей было нужно. А потом сделала спектакль довольно быстро, хотя и болезненно. Актеры никак не могли “врубиться” в мир Башевиса-Зингера… Не готов был наш театр к этому, не готов. Потому что это очень еврейское мировоззрение и очень еврейский материал. Пожалуй, самый еврейский у нас.

- Есть такая строчка у Леонида Филатова - “О, не лети так, жизнь…” У вас бывает такое настроение, когда хочется что-то переделать, время остановить?

- Да, время безжалостно бежит, значительно быстрее, чем наши планы успевают осуществиться. Очень обидно, но ничего не поделаешь, надо с этим мириться. Хоть это трудно.