Александр Иванов

Картина ценою в жизнь

Дочь Апраксиных Мария пленила сердце старого уже художника, и он позволил себе "забыться". Безродный бедняк и вечный пенсионер возомнил, что юная аристократка тоже неравнодушна к нему.

Картине "Явление Христа народу" художник Александр Иванов отдал всю свою жизнь.

Сегодня эту самую русскую фамилию, которую носил великий подвижник от искусства, знают даже пятиклашки. При жизни художника все было иначе. Создавший произведение, равного которому трудно найти в русской живописи, Александр Иванов не успел вкусить ни славы, ни благополучия.

Он родился в 1806 году, между Пушкиным и Гоголем, украсив своим явлением на свет божий плеяду гениев, ознаменовавших начало золотого века России. Но в отличие от прочих корифеев был, в полном смысле слова, безроден, беден и мог уповать только на свой талант и волю Божью. Отец Александра, Андрей Иванов, - сирота, получивший фамилию в Воспитательном доме, неимоверным трудом пробивался в жизни. Будущий автор "Явления" вырос в большой многодетной семье смиреннейшего преподавателя Академии художеств. Бедность была вечной семейной подругой, и взгляд мальчика, трепетно уверовавшего в Евангелие, всегда находил среди церковных икон ту, с которой выходящий из дивного Божественного света человек протягивал всем страждущим руку.

А все же остается загадкой, как явилась к Иванову всепоглощающая страсть, заставившая всю жизнь, до последнего дыхания идти с кистью в руке навстречу Христу. В Италию сбежал при первой возможности, ибо чудилось, что эта страна обетованная, государство художников всего мира, напоминает ту, из которой явился Иисус. Золотая медаль дала выпускнику Академии художеств пропуск к яркому солнцу, синему морю и голубым небесам.

"Хорошо начал!"

Рим в то время считался самой экзотической столицей Европы. Всякий художник, желающий обрести себя, стремился сюда. А прибыв, первым делом навещал Испанскую лестницу. Здесь буквально на каждой ступеньке в живописнейших костюмах и позах с утра до вечера балагурили, дремали, пели, бранились и веселились профессиональные натурщики всех возрастов, ожидая своего часа. То была своеобразнейшая биржа труда. Любой художник за небольшую плату мог нанять здесь и молодого красавца атлета для изображения Геркулеса или Аполлона, и величавого старца с мудрой лысиной и бородой Сократа, и разбитную красотку любого типа - под образ кающейся Магдалины. Тут же вертелись во множестве чумазые "ангелы" - дети римлянок-натурщиц, которые брали их с собой для той же "непыльной" работы. Все эти люди назубок знали свои амплуа и играли эти роли с завидным актерским мастерством, привлекая на свой рынок художников, живших в Риме целыми колониями. Русских художников-пенсионеров посылала на стажировку Академия сроком на три года. Те же, что хотели остаться и далее, пускались в самостоятельное плавание. Лишь для одного художника, поразившего воображение самого царя, сделали исключение.

Однажды русскую колонию посетил император Николай I. Накануне царского визита Иванов в великой тревоге написал на его имя прошение, где причину своей задержки в Риме объяснял необходимостью закончить "Явление Христа народу", которую пишет для возрождения погрязшего в грехах человечества.

Твердым гвардейским шагом вошел император в чердачную мастерскую художника. С изумлением вгляделся в необъятное полотно, с которого навстречу ему шел Христос, прогремел: "Хорошо начал!", и, обернувшись к генералу Килю, оставленному для присмотра за русской художественной братией, добавил: "Кончит это, пусть напишет Великое Крещение русских в Днепре". Киль, считавший Иванова "сумасшедшим мистиком", с этого дня стал тише воды, а из Академии пришло уведомление, что художнику Иванову назначена "бессрочная пенсия".

Проповедь в красках

О том, как жил художник на скудную пенсию, из коей почти все средства уходили на холсты, кисти и краски для сотен этюдов, пожираемых картиной-колоссом, да на оплату натурщиков, рассказал молодой Иван Тургенев. Заехав в Италию "прогуляться" и посетив чудака-художника (о котором уже судачила вся Россия), Тургенев был потрясен: обед Иванова состоял из сухарей, которые он запивал студеной водой. Писатель оставил портрет пятидесятилетнего Иванова: "Он всюду расхаживал в простой крестьянской блузе. А "роскошная" шляпа а-ля Ван Дик смахивала на головной убор итальянских погонщиков мулов. Под широкими разбойничьими полями светились кроткие глаза". Поразил Тургенева и метод художника. Фигуры для своей картины, населенной множеством людей, Иванов писал с натурщиков на Испанской лестнице, а лица персонажей, в поисках особой их выразительности, выискивал в закоулках бедняцких кварталов Рима. Затем, комбинируя торсы профессионалов с остропортретными головами бродяг, крестьян и ремесленников, преображал их в евангельских фарисеев, рабов и пророков. В этом творческом процессе более всего поражает нынче то, о чем тогда не подозревал никто. В картине, как известно, присутствуют только мужчины, но самые выразительные черты мужских лиц списаны были Ивановым си женских. Божественная интуиция художника подсказала ему, что лица итальянок сохранили куда больше евангельского, чем физиономии мужчин. Так создавалась самобытнейшая толпа "Явления" (каждый из персонажей на картине чуть ли не в полтора человеческого роста!) посреди сожженного солнцем пейзажа Кампаньи, которая, как считал автор, воскрешает Древнюю Палестину. Так воплощалась на холсте страстная проповедь в красках, зримая поэма духовного озарения и потрясения.

В этом холсте автор соединил три эпизода из Евангелия: обличение Иоанном Крестителем лицемерных фарисеев, крещение людей всех сословий в Иордане и встречу страждущей толпы с Иисусом Христом. Момент, когда пламенный Иоанн возглашает: "Я только Предтеча!", и властным движением руки вздымает человеческую волну навстречу приближающемуся издали, спокойному, как вечность, Сыну Божьему: "Вот истинный Спаситель мира!"

Художник верил, что именно в эту минуту начался истинный День Человечества.

Роковая любовь

Разумом не осознать этот нечеловеческий труд - три десятка лет у необъятного, как мир, холста. Но Иванов не Бог. И ему нужны дни и часы раскрепощения. В такие минуты является Николай Васильевич Гоголь. Писатель и художник подружились мгновенно. Лихо драпируясь в широкий романтический плащ и, подобно своему герою Чичикову, питая слабость к ярко-пестрым жилетам, Гоголь ходит с Ивановым повсюду, смешит Александра Андреевича лукавыми хохлацкими побасенками, подкармливает в местных ресторациях, потчует разносолами собственного приготовления. Совершенно разные, они удивительно дополняют друг друга. Немногословие художника весьма устраивает красноречивого Николая Васильевича. При этом Гоголь отмечает: "Как умеет слушать Иванов - всем своим существом!"

Иванов слушает Гоголя, как пророка грядущего Христа, как поэта Божьей милостью. И однажды, упросив позировать, вставляет своего гениального друга в смятенную толпу "Явления" в роли весьма неоднозначной. Вглядитесь в картину, и вы увидите: схожий с Гоголем человек стоит ближе всех ко Христу.

Уезжая из Рима, Гоголь свел Иванова с семьей графа Апраксина, сыгравшей в жизни художника роковую роль. Дочь Апраксиных Мария пленила сердце старого уже художника, и он позволил себе "забыться". Безродный бедняк и вечный пенсионер возомнил, что юная аристократка тоже неравнодушна к нему. И, кажется, был недалек от истины: Мария действительно влюбилась в его творческий гений и чистую душу. Во избежание скандала девушку тут же выдали за ровню - князя Мещерского.

Эпилог

В 1848 году в Европе грянула революция. Как вестник и страстный ее пропагандист, в Рим является Александр Герцен, и Иванов ему увлеченно внимает. Израненная неудачной любовью душа художника внезапно заражается идеями революции. Впервые возникают сомнения в необходимости его картины, а значит, и нужности его самого на этой земле. И самое страшное: Иванову кажется, что он теряет веру во Христа. Бывают минуты, когда мастер сам, как от чумы, шарахается от своего творения. Убегает из мастерской, бродит по улицам, бросая кисть на целые недели. Это томительное беспокойство вынуждает его наконец сняться с привычно обжитого места в Вечном городе и выехать - сначала в Вену для лечения глаз, а затем в Лондон к ставшему знаменитым изгнаннику Герцену.

Герцен с Огаревым наперебой убеждают Иванова, что евангельские сюжеты нынче крайне несвоевременны, внушают, что его "Явление" - "не последняя станция, за которую надобно драться". Но именно эти пламенные речи русских "гарибальдийцев" возвращают художника на круги своя, к своей, уже законченной картине. Он принимает решение: пора на Родину - туда, где, собственно, и нужно "Явление Христа народу". Но как труден будет этот путь!

Каких только злоключений не натерпелся мастер со своей гигантской пятиметровой картиной на многодневном пути от Рима до Петербурга. Через границы нескольких стран, десятки таможен. То он в нетерпении заедет далеко вперед, а картина застрянет, то, напротив, картина опережает его. Она не помещается ни в каюты, ни в повозки. Как, впрочем, и сам автор, который никогда не вмещался в обычные рамки. И вот он наконец-то домаи

Неисправимый мечтатель, Иванов надеялся произвести в Петербурге хотя бы слабое подобие того триумфа, что некогда пережил здесь Брюллов со своей "Помпеей". Ничуть не бывало. С выставкой картины в Академии художеств бесконечно тянут. А когда все же выставили 9 июня 1858 года, целая свора академиков устроила "Явлению" глухую обструкцию. После недавней провальной Крымской войны простым людям (на восприятие которых автор возлагал все свои надежды) не до высоких философских идей, даже не до спасения души. Что касается светской публики, то она глядит на картину с прохладцей, скучно лорнируя ивановское откровение. И, потрясенный, Александр Андреевич бежит из холодного, бездушного Петербурга в Москву. Но и туда не успевает. Интриги завистников, тупость публики, бюрократическая канитель буквально добили художника. Измотанный и страшно ослабленный, он уже не найдет в себе силы к сопротивлению, когда по дороге к Москве на него будто с неба свалится смертельная болезнь - холера. Он сгорит за три дня.

3 июля 1858 года, спустя всего несколько месяцев после возвращения в Россию, Александра Иванова не станет. Гроб с телом бедного художника проводит в последний путь лишь горстка родственников да кучка невесть как проведавших о кончине мастера студентов-художников. Один из них задаст риторический вопрос: "Что дала Россия Иванову?". Сам же ответит: "Могилу".

И словно последняя насмешка судьбы. Через несколько часов после похорон на квартиру Иванова пожалует важный лакей с вестью благой и торжественной: Его Величество Государь Император Александр II награждает художника Александра Иванова орденом святого Владимира в петлицу, за 15 тысяч серебром покупает "Явление Христа народу" и присваивает ему звание академика. Поздним соболезнованием откликнутся Крамской и Стасов. Но особенную зоркость неожиданно проявит убежденный атеист Чернышевский, назвав Александра Иванова "художником будущего".

Его будущее давно пришло. "Явление Христа народу" тянет к себе магнитом всякого, кто приходит в Третьяковку. И, вступив в этот священный зал, откуда прямо к нам идет Иисус Христос, кажется, что и ты там, в толпе на картине, которая так страстно ждет Мессию.