Александр и Ирина Пороховщиковы

Биография

Для него явилось откровением, что ребенок может испытывать такие чувства. Он считал, что любить способна только женщина опытная. Эта детская преданность была непонятна и неожиданна, и нельзя сказать, что он сразу ее оценил...

Источник информации: журнал "КАРАВАН ИСТОРИЙ", ноябрь 1998.

- Где же вы познакомились?

- В Театре Пушкина. Я очень хотела поступить в ГИТИС, на театроведческий, и в 9-м классе пошла в костюмеры, чтобы заработать стаж. А Саша как раз в это время перешел туда из Театра на Таганке. Кстати, он мне тогда совершенно не нравился. Вот моя лучшая подруга Лиля была в него влюблена до безумия, просто с ума по нему сходила, смотрела все его спектакли, фильмы, даже школу из-за этого прогуливала. А мне было интересно общаться с ровесниками и вообще хотелось какой-то романтической любви, я ходила по театрам... Когда объявила родителям, что буду поступать в театральный, отец сказал: "Ну что ж, иди, если хочешь быть нищей". Он у меня потомственный военный, племянник маршала Жукова, хотел, чтобы и дети продолжали семейную традицию. Брат должен был стать военным медиком, я - военным юристом. "Не слушаешься - значит, будешь зарабатывать себе на жизнь сама". Я так и сделала. Первую зарплату получила, когда мне было пятнадцать, - как сейчас помню, 85 рублей. Но я была счастлива. Еще бы, в таком месте работаю! Это ведь театр легендарный. На этой сцене когда-то великая Алиса Коонен выступала - мне казалось, что за кулисами ее тень можно увидеть.

Хотя на самом деле все было далеко не так романтично, как мне представлялось. Я работала костюмером. Что это значит? Приходилось гладить по 7-8 килограммов белья каждый день, носить костюмы и переодевать актрис во время спектакля. Иногда я не успевала все сделать за день и тогда приносила белье домой и бабушка помогала мне стирать и гладить.

- То есть ты была Золушкой. А что же принц?

- Пороховщиков уже тогда считался звездой. Ему было чуть за сорок, он был хорош собой, много снимался и очень нравился женщинам. Поклонницы встречали его у проходной, ждали после спектакля. Самые экзальтированные бежали за его машиной. Пожалуй, во всем театре только я одна относилась к нему равнодушно. Он на меня вообще внимания не обращал - принимал за актерского ребенка, которого не с кем оставить дома, поэтому родители таскают его на спектакли. А потом в театре начали ставить "Оптимистическую трагедию". В массовку взяли всю постановочную часть - изображать хор. Саша играл Вожака. Когда начиналась репетиция, мы всей толпой проходили мимо него, а он скромно сидел в углу.

Тогда-то он впервые меня заметил. Я помню, что в тот вечер очень устала, потому ч

то таскала тяжелые костюмы. Присела отдохнуть, а тут подходит Александр Пороховщиков: "Как тебя зовут?" Потом спросил, где живу. Как узнал, что на Комсомольском проспекте, сразу: "А, это там, где капустный рассол продают? Привези-ка мне банку". Я сначала подумала: может быть, это задание такое, для спектакля нужно? Но оказалось, что магазин рядом с моим домом славился на всю Москву, все актеры знали, куда надо ехать "лечиться". Вот так он раз ко мне подошел, другой, а месяца через два пригласил на первое свидание. Я подумала: в кино, наверное, пригласит, приду с известным актером, все будут оборачиваться... и согласилась. Но мы просто гуляли по Москве и разговаривали. После второй такой прогулки я в него влюбилась по уши - так, как можно только в пятнадцать лет влюбиться в своего первого мужчину. Потом я пришла к нему в гости, где все и случилось - как-то очень деликатно, естественно. Я так его любила, что была к этому готова, только не знала, как это происходит. А для него было откровением, что ребенок может испытывать такие чувства, он считал, что любить способна только женщина опытная, которая знает, что отдает и что получает взамен. Непонятная детская преданность была для него неожиданной, и я не скажу, что он сразу ее оценил, хоть и говорит сейчас, что влюбился в меня с первого взгляда. Он только сказал мне тогда: "Ты больше ни с кем не встречайся, потому что ничего нового для себя не откроешь. Вот если действительно влюбишься в кого-нибудь, тогда от меня уйдешь". Но после этих слов не стал вести себя со мной деликатней или мягче. Он был избалован женщинами донельзя и изменять своим привычкам не собирался.

Я же тогда не ходила, а летала, как на крыльях. Единственное, что огорчало, - приходилось свое счастье ото всех скрывать. И от родителей, и от парторганизации, которая существовала в театре. Однажды я его спросила: "Почему мы все время прячемся?" Он ответил: "Мне бояться нечего, я о тебе забочусь". А меня все это очень задевало: в театр, к примеру, мы должны были приезжать отдельно. Единственное проявление чувств, какое могли себе позволить, - тайком прикоснуться друг к другу во время спектакля. В "Оптимистической трагедии" был момент, когда на сцене на несколько секунд гас свет, и в это время мы протягивали друг другу руки. Никто ничего не замечал. Потом, конечно, все открылось, и такое началось...

- Почему? Насколько я знаю, роман актера с костюмершей - для театра в

ещь обычная...

- Да, но я ведь была еще школьницей, к тому же такая разница в возрасте - 28 лет. Это обычно людей шокирует. Как говорит Саша - "подсудное дело".

Это случилось летом, на гастролях, когда мы выехали со спектаклями в Барнаул. Как мы ни пытались скрыть нашу связь, но в театре что-либо утаить невозможно - там по одному взгляду видно, как люди друг к другу относятся, а уж на гастролях, когда все живут в одной гостинице, и подавно. Толком никто не знал, что между нами происходит, но на всякий случай решили пресечь. В общем, Саша отыграл свой репертуар и уехал в Москву, а меня вызвали на партсобрание. Накануне подошел ко мне секретарь парткома - добрый был человек, царство ему небесное, и говорит: "Девочка моя, я вроде бы должен тебя защищать, так ты мне скажи, было что-нибудь или не было?" Я храбро ему говорю: "Было!" "А ты можешь завтра в глаза это всем сказать?" "А почему я должна кому-то об этом говорить?" Он промолчал.

Всю ночь я прорыдала у себя в номере. Даже маме в Москву не могла позвонить - не хватало денег, чтобы оплатить междугородный разговор. А что было на следующий день, какие вопросы они мне задавали - вспоминать не хочется. Сейчас, когда я вижу этих людей - они почти все остались в театре, - думаю: надо же, ведь они когда-то решали мою судьбу. Постановили меня уволить и выслать из Барнаула, можно сказать, по этапу. Спасла меня Вера Алентова. "Если вы так поступите с этой девочкой, я уеду вместе с ней". Она тогда только что снялась в картине "Москва слезам не верит", в Театре Пушкина была примой, и с ней считались. Только благодаря ее заступничеству я и осталась, никогда этого не забуду. Она да еще Саша Збруев - вот два человека, которые нас поддержали. Однажды Збруев и Пороховщиков вместе возвращались со съемок в одном купе и всю ночь проговорили. Как оказалось, обо мне. После этого Збруев позвонил моим родителям, с которыми был знаком, и попросил: "Не мешайте им, у них это очень серьезно". С тех пор хоть родители успокоились.

А с гастролями много было связано довольно неприятных моментов. Мы не были расписаны, поэтому меня селили отдельно, потом я перебиралась в Сашин номер. Но спокойной жизни не было. Раньше ведь в провинциальных городах по номерам ходила милиция, проверяла паспорта. Каждый раз мне приходилось прятаться. Эти облавы гостиничные - они мне и сейчас снятся. Любой стук в дверь - и я вспоминаю свой тогдашний страх и свое не

легальное положение.

Как-то раз мы сидели всем коллективом, отмечали какой-то юбилей. Саша поднялся и вышел, а вслед за ним вышла одна из актрис. Поскольку я сама никогда не изменяла ему и у меня и в мыслях не было, что такое возможно, я совершенно спокойно после банкета пошла в его номер, но дежурная по этажу меня остановила со словами: "Не ходите туда, он там не один". А когда я стала говорить, что я там живу, там мои вещи, - пригрозила вызвать милицию. Я сидела, ждала милицию, плакала. И никак не могла понять, почему он меня не разыскивает.

Меня за это еще и наказали - осенью, как только мне исполнилось 18 лет, перевели на "мужскую" сторону. Ужас! В мои обязанности входило гладить мужское белье и переодевать актеров. То есть между сценами я должна была быстро, за несколько минут, расстегнуть актеру брюки, помочь ему снять их и натянуть другие. Смотреть, как одевается полуголый мужик... Иногда это было так противно, что я отворачивалась.

- И ты все это терпела? Ради чего?

- Я всегда знала, что эта любовь - главное из того, что может произойти в моей жизни. Была уверена, что Саша рано или поздно оценит мою преданность. Но он в женскую привязанность не верил и к прочным отношениям не стремился. Может быть, он и хотел когда-нибудь иметь семью и детей, но на самом деле для него семьей были мама и папа. И безумное количество друзей, которым он нужен был таким, каким они его знали: человек, который приходит в ресторан, достает пачку денег и платит за всех, человек, которого все узнают. И ни один из этих "друзей" мне никогда не помог в жизни, более того, когда они поняли, что серьезное что-то происходит, то делали все, чтобы этому помешать. Пытались его убедить, что лучше иметь сотню женщин, чем одну, которая будет претендовать на его свободу. Он очень ценил свою независимость. Настолько, что мог подолгу не звонить, зная, что я каждый вечер сижу у телефона и жду. Мог подойти к одной из женщин, которые каждый вечер встречали его у театра с подарками, а потом сказать, что это ничего не значит - просто встретил старую знакомую. Одно время была у него еще такая привычка - часов в десять вечера он звонил мне из какого-нибудь ресторана: "Ира, я здесь с друзьями, ты приезжай, забери меня отсюда". Когда я приезжала, оказывалось, что его уже нет - уехал вместе со всеми. Тогда я хватала такси и начинала искать его по всем ресторанам, где он любил бывать. Иногда находила - он в

оспринимал это как должное. При этом не могу сказать, что он меня не любил, плохо ко мне относился. Просто привык так себя вести.

Однажды после спектакля я вышла из театра и увидела двух молодых женщин. Одна из них - сразу ко мне: "Где Пороховщиков?" Я говорю: "Зачем он вам?" "Я самый близкий для него человек, и он сам просил меня сегодня приехать". Это была дочь режиссера, у которого он в то время снимался. И тогда я в первый раз подумала, что мне, наверное, нужно уходить, для меня это такая боль была, что все мои чувства атрофировались, я как будто одеревенела. Ну что можно было сделать в такой ситуации? Никакого опыта в общении с мужчинами у меня не было...

Подруга посоветовала использовать одну старую уловку - не видеться с ним, не искать встреч, а наоборот, спрятаться, чтобы он сам начал меня разыскивать. Я так и поступила: когда Пороховщиков появлялся в театре, пряталась по гримерным, зарывалась в горы костюмов. Вот тогда-то он впервые забеспокоился, понял, что меня нужно завоевывать. А до этого часто поступал со мной жестоко, несправедливо жестоко.

В начале 80-х он снимался у Сергея Соловьева в фильме "Избранные". Съемочная группа на 30 дней вылетела в Колумбию. На целый месяц! Я думала, что не переживу. Каждый день я на календаре карандашом зачеркивала одну цифру и считала оставшиеся. Разумеется, я хотела Сашу встретить в аэропорту. Сначала я надеялась, что кто-то из его друзей возьмет меня в свою машину, но все до одного отказались. Тогда я приехала сама. Стояла, знаешь, такая трогательная, в белом сарафанчике, с букетиком, в стороне ото всех.,. Даже таможенники меня пожалели, видя, как я волнуюсь, - пропустили за барьер, что было не положено. А когда дождалась, увидела, что он идет не ко мне, а к другой женщине, которая стояла рядом и тоже, оказывается, его встречала. Я подбежала к нему с этим несчастным букетом, а один из Сашиных друзей взял его у меня из рук - и отдал той женщине. Саша этого даже не заметил, только сказал мне на ходу: "Я тебе позвоню". Потом они все вместе уехали, а я осталась. Конечно, ужасно было такое пережить, но я выдержала, все время говорила себе: "Ничего, это пройдет".

- Прошло?

- Да, как видишь. Но не сразу. Ты же знаешь, что мы поженились только через 14 лет, лишь тогда я смогла взять его фамилию. А сначала я была для всех его друзей и знакомых "просто Ира". Так он меня представлял, когда водил по тем местам, где собир

аются актеры. Когда мы в первый раз пришли вместе в знаменитую пивную у Театра на Таганке, сидевший там Золотухин закричал: "Шалвович, ты внучку, что ли, привел?" Саша был ужасно доволен. Года через два он начал представлять меня уже как "свою девушку". Потом я превратилась в "невесту".

Помню, как-то на гастролях мы сидели у него в номере, пили чай, и он рассказывал мне о своем деде. Род Пороховщиковых - старинный, от Александра Невского идет. Сашин прадед был столбовой дворянин, владел фабрикой, домами на Мясницкой, на Арбате. Дед стал известным советским конструктором, вошел в историю как изобретатель первого в мире танка. Когда в 1941 году пришли его арестовывать, маленький Саша не хотел деда отпускать, цеплялся за одежду, и тогда оперативник ударил его по голове. После этого он оглох на левое ухо.

Всю свою жизнь Саша вспоминает арест деда, не может понять, почему люди не сопротивлялись, когда их уводили на расстрел, - ведь терять им было нечего. Мы говорили об этом, и вдруг он сказал: "Если когда-нибудь за мной придут, я буду отстреливаться. А ты что будешь делать?"

Оказывается, у него был такой тест - каждой своей женщине он рано или поздно задавал этот вопрос. И каждая, услышав это, испуганно спрашивала: "А что ты натворил?" После этого он с ней больше не встречался. А я не знала, что это проверка, но очень серьезно ответила: "Если ты начнешь отстреливаться, я буду подавать патроны". Потом выяснилось, что это все и решило.

Но своей женой он меня назвал только после того, как я доказала, что могу жить самостоятельно. Я поступила в ГИТИС, на заочное отделение, стала приходить домой поздно. У меня появились новые друзья. Неожиданно все переменилось: теперь он названивал мне по телефону, приезжал без предупреждения, ходил по тем улицам, какими я возвращалась домой. Когда я в очередной раз задержалась где-то и пришла поздно, устроил мне допрос. Тут я в первый раз и спросила его: "Почему ты меня допрашиваешь?" Он ответил: "Ты моя жена". И с тех пор наши отношения определились, хоть мы и не расписывались еще долго.

Но мне было уже легче. Я начала довольно много печататься, писала для АПН, мои рецензии, театральные обзоры издавали в Америке, в Эмиратах. Иосиф Кобзон привез в Израиль мою статью, которая была опубликована в газете "Зо годерох", - говорят, что это был первый в истории газеты материал, подписанный русской фамилией - "Ирина Жукова". Из костюмерно