Александр Дов (Медведенко)

Радиороман с гитарой

Жизненный путь Александра Дова проходит через два мира. До Израиля был Днепропетровск, где Александр Аркадьевич Медведенко, ведущий инженер института с труднопроизносимым названием "Днепрпроектстальконструкция", занимался исследованиями в области прочности и надежности металлоконструкций. А в Израиле его знают как журналиста, ведущего радиостанции РЭКА Александра Дова.

Но и там, и здесь он - популярный бард, можно даже сказать - ветеран авторской песни, чье имя заслуженно стоит в одном ряду с Булатом Окуджавой, Александром Городницким, Евгением Клячкиным и Сергеем Никитиным.

Наш сегодняшний гость неоднократно становился лауреатом различных фестивалей и конкурсов авторской песни, теперь его законное место - в жюри, среди мастеров.

- Александр, в будущем году у вас юбилей - 50 лет. С какими мыслями вы пришли к этой дате?

- Я не так давно написал песенку, которую назвал "Середина пути". Это - ощущение середины своей жизни. И основная мысль этой песни - мне очень хотелось бы и на исходе дней, в свой смертный час, все так же чувствовать, что прожито лишь полжизни, но еще полжизни впереди. Мне очень хотелось бы до последнего дня жить с этим знанием: это еще не конец, полжизни еще впереди!

- Полжизни до переезда в Израиль Александр Медведенко соответствовал традиционной схеме жития обычного советского интеллигента, технаря, увлекающегося пением под гитару...

- Ну, во-первых, это Карл Маркс был просто экономист, а тетя Соня - старший экономист. А я был не просто инженером, но ведущим инженером, руководителем группы, исследовавшей прочность и надежность металлических кожухов доменных печей и воздухонагревателей.

- Как же в вашей жизни появилась гитара?

- Гитару я впервые взял в руки в Симферополе в 1972 году, будучи студентом второго курса Симферопольского университета. Я жил в общежитии тогда, нас было четыре человека в комнате. Из четверых - трое играли на гитаре. Один играл достаточно прилично, в его репертуаре были песни Визбора и Окуджавы; второй - предпочитал уголовно-лирические песни, так называемый "русский шансон", а третий - просто немножко бренчал. А я был единственным в этой компании, который совершенно ничего не умел. И я стал приставать к этим ребятам, чтобы они меня научили играть. Тому была причина - один из моих однокашников притащил в общежитие бобину с записью концерта Окуджавы. Эта запись была для меня шоком, я понял, что это - мое. И ради того, чтобы я мог сам для себя - я тогда не думал, конечно, ни о каких публичных выступлениях, ни о какой сцене - сыграть "Полночный троллейбус", я, собственно, просил, чтобы меня научили.

- Свою первую песню помните?

- Одну из своих первых песен я сочинил на набережной в Ялте. Мне было восемнадцать лет, я был влюблен, романтически настроен, а тут еще - Окуджава, гитара... В общем, первую песню я написал о любви.

- Анна Ахматова как-то сказала о сути творчества: "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда!". Откуда приходят ваши стихи и песни?

- Мне кажется, что, прежде всего, от течения жизни, от каких-то повседневных впечатлений, увиденных картин, от мысли, неожиданно мелькнувшей, от людей, с которыми довелось познакомиться. Это некий загадочный процесс, когда вдруг тебе хочется нечто изложить на бумаге, но ты еще сам не знаешь, что. Я начинаю писать - и только потом, в процессе, я начинаю понимать, о чем напишу. Я не профессиональный литератор, живущий каждодневным трудом. Есть вдохновение, нет вдохновения, есть у него силы, нет сил - все равно он должен зарабатывать. Я так не умею, не могу. Это прямо по Жванецкому: "Писать, как и писать нужно, когда уже не можешь терпеть".

- Каким был путь от первой песни, написанной в Ялте, до всесоюзного признания вашего творчества?

- Пожалуй, отправной вехой стал Днепропетровск, где я попал в Клуб любителей авторской песни. Там началось уже систематическое "образование". Я тогда впервые услышал песни Никитина, Берковского, Егорова. Мне очень много дала эта компания, в которой мы все вместе варились, взаимно обогащаясь. Я тогда на долгое время прекратил сам сочинять. Я разучивал чужие песни, долгое время выступал как исполнитель песен, даже был лауреатом нескольких фестивалей, которых тогда было множество. Потом опять вернулся к сочинительству, вновь становился лауреатом нескольких фестивалей - уже как автор. Параллельно учился, закончил аспирантуру, проработал десять лет вот в НИИ. А чтобы выкраивать дни для концертов по стране, дежурил в добровольной народной дружине, сдавал кровь в качестве донора, ездил в колхозы - за это давали отгулы. Тогда я объездил всю страну - от Калининграда до Владивостока.

- Гитару часто берут в руки, чтобы завоевать сердце любимой девушки. В вашей личной жизни гитара свою романтическую роль сыграла?

- Конечно! Со своей будущей женой я познакомился в Клубе самодеятельной песни в Днепропетровске. Собственно говоря, мы учились в параллельных группах на разных специальностях, но познакомились именно в клубе. В этом году мы отметили серебряную свадьбу.

- Жена тоже играет на гитаре?

- К счастью, нет. Не играет и не поет, в клуб приходила в качестве слушателя. В конце концов, не все люди, которые любят поэзию, сами сочиняют стихи. Моя жена тогда занималась пешим и горным туризмом, а это та питательная среда, на которой тоже вырастала авторская песня и ее почитатели. Так что гитара сыграла свою роль в нашей личной жизни, и играет до сих пор - ни одно семейное торжество, ни одна дружеская встреча не обходятся без гитары.

- Дети на гитаре играют?

- Моя дочка играет, но - вы будете смеяться - я никогда не слышал ее, она стесняется, и при мне не играет и не поет.

- Ваша жизнь в Израиле начиналась в разгар Большой Алии. Была ли тогда востребована ваша специальность?

- Нет, не была, хотя на самом деле я не могу об этом говорить с уверенностью. Может быть, я не был достаточно настойчивым и не прошел этот путь - поиска работы по специальности - от начала и до конца. Я действительно искал поначалу работу по специальности, в основном, в университетах, в Технионе. Меня даже готовы были брать в качестве докторанта в Хайфу. Но при этом меня предупреждали, что по окончании этого цикла я могу оказаться тем, что по-английски называется "оверэдьюкейтед" - переобразованным. И что устроиться после этого будет еще сложнее. Проще взять молодого сотрудника, который, может, не такой образованный, не имеет третьей степени, зато и платить ему можно меньше.

- Так вам, все-таки, пришлось пройти обычный олимовский путь?

- До радио я работал последовательно на четырех работах: на фабрике по ремонту крупногабаритных шин, потом на еще одной фабричке по выпуску мелких изделий из пластика, потом некоторое время - в маклерской конторе, и еще некоторое время я сторожил караванные поселки под Натанией.

- Теперь самое время спросить, как вы оказались на РЭКЕ?

- На РЭКУ меня привела моя будущая коллега Лиора Ган. Она бывала когда-то на моих концертах в Запорожье, где тогда жила. А здесь она меня разыскала и помогла договориться об интервью на радиостанции. Собеседование назначили на 16 января 1991 года. Однако накануне в сторону Израиля полетели первые "скады" из Ирака, и все литературно-художественные программы на радио были отменены. Радио стало работать на войну - первую войну в Персидском заливе. И мне предложили попробовать свои силы в новом качестве - работать в программах новостей, которые выпускались на русском языке для новых репатриантов. Надо сказать, что это была давняя мечта. Я еще в последние годы жизни в Советском Союзе задумывался над тем, чтобы сменить специальность - именно на радиожурналистику. Я искал блат, чтобы пристроиться на радио, но - не получилось. Получилось в Израиле. Так что это моя осуществившаяся мечта.

- Не стала ли за эти годы работа-мечта рутиной?

- Я думаю, что от этого нельзя быть застрахованным ни на какой работе. Да, конечно, есть элемент рутины, но я предпочел бы, чтобы эта работа была еще более рутинной, поскольку, к сожалению, израильская действительность не дает нам возможности так уж совсем "зарутинизироваться" - каждый день свежие новости, каждый день что-то происходит, что-то меняется. Причем, к сожалению, не всегда в лучшую сторону. Ну и, кроме того, журналистика тем уникальна, что она дает возможность встречаться с очень интересными людьми, черпать новые впечатления, так что даже если в какой-то момент чувствуешь, что поднадоело - обязательно появляется новый человек или событие, и открывается второе дыхание...

- Вы - сотрудник радио РЭКА, "народного радио". Как вы думаете, соответствует ли имидж РЭКИ представлению народа о нем?

- Как и в любом творчестве, нам что-то удается, а что-то нет, кому-то мы нравимся больше, кому-то - меньше. Но мы не можем угодить всем. Я думаю, что имидж нашей радиостанции вполне адекватен. Разве что, хотелось бы расширить молодежную аудиторию. Я не говорю о тинэйджерах - я говорю о людях в возрасте тридцать плюс. Причем все предпосылки к этому есть, и такая аудитория у нас есть. Просто она избирательна: либо выбирает определенные передачи, либо слушает нас в машине.

- К началу вашей работы на РЭКЕ сотрудников было мало, и вам пришлось делать все - "и жнец, и швец, и на дуде игрец".

- Это верно, у нас поначалу не было никакой специализации. Я начинал с серии передач, которая называлась "Незабытые мелодии" и посвящалась песням на иврите, поющимся на русские мелодии. Иногда - с переводами русских текстов, а иногда - с совершенно новыми текстами. Я откапывал совершенно уникальные вещи - "Марш ударниц" и даже "Лаванду" на иврите! Ну и, кроме того, тогда мы делали материалы для "Журнала актуальных событий".

- Животрепещущий для многих новых репатриантов вопрос: как вам удалось так быстро и так хорошо овладеть ивритом?

- У меня нет какого-то особенного рецепта, иврит я учил на работе, в процессе подготовки сводок новостей. Я брал магнитофон, записывал сводку новостей на иврите, а потом, прослушивая по фразочке, по словечку, переводил на русский язык. Поначалу это требовало огромных затрат времени и сил, копания в словарях. Потом необходимость пользования словарем становилась все меньше и меньше, и времени уходило тоже меньше, и, в конечном итоге, это себя полностью оправдало. Главное - это не стесняться говорить, пусть даже поначалу делая ошибки.

- Хорошее владение ивритом не подвигло вас переводить на иврит, например, песни Окуджавы?

- Виноват, пытался. Но это были эксперименты: я подыскивал необходимые слова, рылся в словаре, искал... но результат был плачевным. Ничего достойного мне создать не удалось. Все эти переводы не выдерживают никакой критики, они полны ошибок...

- Но песни Окуджавы в Израиле поют на иврите?

- Есть замечательная пластинка выпуска 76-го года с записями Окуджавы, Галича и Высоцкого. Переводил на иврит их достаточно известный в Израиле поэт Яков Шарет (сын Моше Шарета, кстати), а музыкальное оформление - Миша Блехерович, тоже очень известный в Израиле музыкант. Это было сделано блестяще! Я очень высоко ценю эту работу, мне кажется, это редкая удача!

Кроме того, существуют и более поздние переводы песен Окуджавы на иврит. Например, очень много удачных переводов сделал Зеэв Гейзер.

- Бытует мнение, что журналист должен быть беспристрастным к тому, о чем пишет. Я лично категорически не согласна с этой точкой зрения - нельзя заниматься журналистикой с холодным сердцем. Каково ваше мнение на этот счет?

- Моя точка зрения на этот счет достаточно цинична. Мне кажется, что журналистика не зря является второй древнейшей профессией. Я могу быть пристрастным - если я работаю в частном печатном органе, и мои пристрастия совпадают с пристрастиями владельца. В противном случае недолго я там проработаю. Что касается государственных СМИ, то здесь даже не надо быть семи пядей во лбу - существуют определенные правила игры, о которых с самого начала вам рассказывают. Есть определенный устав: что журналист может делать, и чего он делать не должен. Так вот, мы не имеем права высказывать свою точку зрения. Мы должны дать возможность высказаться и тем, и этим, и правым, и левым, и черным, и белым, и красным, и зеленым, и голубым. Но это не значит, что я абсолютно беспристрастен. Я же не робот, я человек! Вопрос в том, даю ли я эмоциям выход, или нет.

- Как вы относитесь к коммерческому успеху самодеятельной песни? Например, цикл "Песни нашего века" по популярности одно время затмил даже Филиппа Киркорова!

- Если действительно популярными становятся прекрасные образцы песенного творчества, с хорошими стихами, с хорошей музыкой, в хорошем исполнении - что в этом плохого? Если это еще и дает коммерческий успех людям, участвующим в этом проекте - это замечательно! Я этому только рад. У меня и у моих друзей претензии к этому проекту могут быть другого рода - например, что не вошли некоторые произведения, которые достойны называться песнями века.

- Вы такой деятельный человек, столько ездили, неужели и про вас можно сказать: "раб трех "т": тахты, тапочек и телевизора"?

- Можно. Я люблю тахту, тапочки и телевизор. Но кроме этого я люблю и многие другие вещи. Но эти три "т" - безусловно.

- Как вы проводите свободное время?

- Пью чай с друзьями. Мы собираемся по пятницам или субботам, по вечерам, пьем чай и болтаем о всякой всячине.

- Какая из прочитанных в последнее время книг произвела на вас наибольшее впечатление?

- Как ни смешно звучит - "Гарри Поттер". Я поначалу сам смеялся над дочкой и женой, которые были в восторге от этого Гарри. Ну, дочка - еще ладно, но жена... А потом они меня как-то уговорили. Я взял этого "Поттера", и пока я не прочел все книги от корки до корки, не мог остановиться, несколько дней были вычеркнуты из жизни. Но это было здорово!

- Наверняка, вы путешествовать любите?

- Очень! Когда три "т" исчерпывают себя, я с удовольствием путешествую. Иногда это соотносится и с творческими планами - например, сейчас мы с Дмитрием Кимерфельдом, которого многие знают как ведущего программы "Без границ" на канале "Израиль плюс", планируем гастрольную поездку по Германии. Но это пока только проект.

- Любимое блюдо?

- Я люблю все то, что нельзя. Но, к сожалению, я вынужден считать холестерин.

- Вы можете сказать, что знаете себе цену?

- Да, я знаю себе цену. Другое дело, что я себя не переоцениваю при этом.

- Ваш девиз по жизни?

- "Не только мы сочиняем песни, но и песни сочиняют нас!".