Александр Большаков — один из самых молодых и занятых актеров Театра им. В. Ф. Комиссаржевской. Это человек с хорошей профессиональной школой, яркой фактурой и светлой головой. Но широкой публике его лицо знакомо по «бандитским» сериалам.
— Недавно состоялась премьера спектакля «Страхи царя Соломона» Ромена Гари — в постановке вашего однокурсника Петра Шерешевского. Вы сыграли одну из центральных ролей молодого и несовременно жалостливого парня Жана. Вашему герою задают вопрос, сидел ли он в тюрьме. И вы запальчиво отвечаете, дескать, рожа такая. Есть ли для вас в этой фразе что-то личное?
— В жизни милиционеры часто меня останавливают, проверяют документы. Так что в этом смысле ситуация сходная. Они реагируют на то, что парень бритоголовый. Более того, я замечаю, что многие чувствуют себя не в своей тарелке, оказавшись рядом со мной в лифте или общественном транспорте, напрягаются и норовят отойти.
Но так получается, что я играю преступников, которых убивают. Так было в «Бандитском Петербурге», там я сыграл Танцора, прозванного людьми за то, что этот бывший афганец после убийства танцевал на трупе. Так было в «Улицах разбитых фонарей» — там меня грохнули за то, что я воровал картины. Я стрелял — не попал, а в меня попали. Даже в «Агенте национальной безопасности», в маленьком эпизоде — и там успели меня грохнуть. В «Золотой пуле» мой бандит уцелел, но попал за решетку… Только однажды режиссер Виктор Татарский доверил мне в сериале «Спецотдел» — про борьбу с незаконным вывозом ценностей за рубеж — положительную роль хитрого и умелого агента ФСБ.
— Что дают съемки в сериалах?
— Это школа. Сериалы дают возможность находиться в рабочей форме. К тому же — общение с «киношными» людьми, которые в прошлом поработали с крупными мастерами. Не от хорошей жизни трудятся они на сериалах, но не считают это зазорным.
— В вашей профессии театр помогает кино или, наоборот, кино — театру?
— Тут все взаимосвязано. Театр — не хобби. Театральные актеры в кино намного сильнее, пластичнее, выразительнее. Всегда можно попробовать себя в новом амплуа, имидже, качестве. В театре разговаривают телами. В кино — крупный план, глаза, даже зрачки. Но в основе любой истории лежит ситуация, и чем правдивее она будет выражена, тем лучше.
— «Вор в раю» — спектакль итальянский, а значит страстный. И здесь ваш герой — криминальный элемент.
— Успех этого спектакля во многом зависит от зрителя. Спектакль молодежный, и я пока еще молод. Если в зале молодежь — все мои бандитские «прибамбасы» схватываются на лету. Я чувствую, как из зала идет на меня мощная ответная волна. Тогда играется и легко, и свободно, и с куражом.
— Как вы думаете, «пиф-паф» в кино еще долго будет продолжаться?
— Точно не знаю. Но чувствую, что уже хватит. Хотелось бы большой и светлой истории. В этом смысле моя последняя работа в «Соломоне» — новый и важный для меня поворот.
— Мне кажется, вам чужды сантименты. А в «Соломоне» ваш герой — романтик, мечтатель, из жалости «трахнувший» 65-летнюю певичку — как бы приободрил эту нелепую и наивную мадам. Не было для вас здесь сопротивления материала?
— Нет. Вместе со своим героем я пережил новое для меня душевное состояние и теперь на некоторые вещи стал смотреть иначе. Никогда раньше не задумывался над драмой стариков: ведь чувства-то не стареют. И рядом всегда найдутся те, кому нужна твоя помощь. Надо только услышать эти немые крики SOS. Мой герой закалился душой и понял, какая жестокая вещь — жалость.
— Сейчас, наверное, не время амплуа. И все же, как вы определили бы его для себя?
— «Герой нашего времени». Я — самый лучший, самый талантливый, в меру наглый молодой человек. Что надо — сыграю. Готов ко всему.