Он ушел в 2001 году, не дожив до юбилея. Так и не расслышанный современниками. Аронов не входил в плеяду тех, кто сотрясал строфами «Лужники» и Политехнический. Он был органически иным — закрытым для эстрадного жанра, чуждым публичности.
Он ушел в 2001 году, не дожив до юбилея. Так и не расслышанный современниками. Аронов не входил в плеяду тех, кто сотрясал строфами «Лужники» и Политехнический. Он был органически иным — закрытым для эстрадного жанра, чуждым публичности. Истоки экзистенциального отчаяния и пронзительной иронии его стихов — не в антисоветском пафосе эпохи, а в бездне человеческого одиночества. Неслучайно блестящая строчка «Когда нас Сталин отвлекал от ужаса существованья» — родом из последнего десятилетия внутренней эмиграции, когда перестали вслух размышлять об основаниях бытия. О поэте вспоминает Павел ГУТИОНТОВ.
Когда это было? Самый конец семидесятых? Самое начало восьмидесятых?
Так получилось, что мы с ним угодили выступать в один выпуск устного журнала, который устраивал ДК оптико-механического завода в подмосковном Красногорске. Что там говорили со сцены, естественно, не помню, но зато хорошо помню, что получили мы в итоге по конверту с баснословными по тем временам деньгами (по тридцатнику, что ли, на брата) и, конечно, решили их тут же пустить на что-нибудь хорошее. Тем более Аронов сказал, что именно в Красногорске живет литературовед Юрий Болдырев (единственный, чтоб вы знали, человек в мире, кто разбирал почерк поэта Слуцкого, и это именно Болдыреву мы будем потом обязаны потрясшим страну посмертным его изданием). Так что надо брать три, сказал Аронов.
Он был старше, он был значительно умнее, он, в конце концов, когда-то принимал меня на работу и был моим первым начальником. Три так три, ответил я. И был упоительный разговор на болдыревской кухне. Маленький, большеголовый хозяин рассказывал невообразимые вещи о своей прежней саратовской жизни, а Аронов достал наконец свой блокнот в красивом синем переплете, куда, я знал, уже второй год записывал «новое».
В том числе прочитал и это.
— Спиши слова! — попросил я.
— Книжки дождись! — пошутил Аронов.
Но слова списал. А дату не поставил. В общем, на самом-самом рубеже восьмидесятых. То ли совсем незадолго «до Афганистана», то ли сразу «после» него.
Стихотворение это в книжку Александра Аронова, которому сегодня исполнилось бы семьдесят лет, попало через четверть века. Я этой книжки дождался. Он — нет.
Мне кажется, объяснять, о чем это стихотворение, сегодня опять не надо.
НЕЖЕЛАНИЕ БЫТЬ ИСПАНЦЕМ
Черт подери их там, в Испании!
Проснешься ночью, весь в испарине,
И думаешь: что за народ!
Клокочут Франция, Италия,
Алжир, Марокко и так далее,
А эти — все наоборот.
Какие рыцари в Испании!
Они от мавров нас избавили,
Собой Европу заслоня.
Но, чтобы было с чем возиться им,
Ввели такую инквизицию,
Что мавры, знаете, фигня.
А простолюдины Испании?
Наполеона лихо сплавили.
Но только он пропал вдали,
Под благодарные моления
Спустились с гор и в умилении
Себя Бурбонам поднесли.
И вот сидят они в Испании.
Им без холуйства, как без памяти,
И неуютно без оков,
И раздражает независимость,
И дохлый их генералиссимус —
На стеклах всех грузовиков.