Алекс Престон

«Мой герой рванул в Сити, был им разжеван и выплюнут»

Писатель Алекс Престон — о блеске и нищете финансовых рынков.

В Москве побывал британский писатель Алекс Престон, чей первый роман, «Кровоточащий город», вышел на русском языке в издательстве «Фантом-пресс». Алекс Престон выступил с мастер-классом для молодых писателей, принял участие в книжном фестивале «Букмаркет» и международной встрече писателей в Ясной Поляне, а также дал интервью корреспонденту «Известий».

— Ваш роман о провинциальном выпускнике университета, стремящемся приобщиться к блестящей и богатой жизни клерков лондонского Сити, говорят, основан на собственном опыте. В какой, интересно, степени?

— Это, конечно, не автобиографический роман, хотя я и впрямь сильно удивил в свое время родных, когда пошел работать в хедж-фонд. Мой герой, Чарли Уэйз, собирательный образ, он возник из моих наблюдений, обрывков разговоров, интервью. Чарли, скорее, символ моего поколения, той его части, которая рванула в Сити и была им разжевана и выплюнута. Мне-то повезло больше — я соскочил с этого корабля.

— Это было трудно?

— Я уже писал «Кровоточащий город» — приходил со службы, быстро ужинал и садился работать, писал до полуночи, заваливался спать, в шесть вставал, чтобы отправляться в Сити. Роман был закончен, когда появился на свет мой сын. И я подумал — какого черта?! Когда росла моя дочь, я ее почти не видел: уходил — она еще спала, возвращался — она уже спала; огромный кусок ее жизни прошел мимо меня. Я понял, что с сыном не должно этого случиться.

— А почему вы вообще решили написать роман?

— Я из литературной семьи — мой дед, Сэмюэл Хайнс, был известным литературным критиком, специалистом по британской литературе 1930-х, преподавал в Принстонском университете, и мои слова, что моя работа в Сити после Оксфорда шокировала семью, — не преувеличение. Я был уверен, что заработаю кучу денег, потом отправлюсь куда-нибудь во Францию и напишу свой шедевр, но получилось иначе. В общем, когда рынок начал рушиться, я осознал, что оказался в самом сердце чего-то большого и важного и должен об этом писать. Потому что нет ни одной книги о финансовом рынке, написанной человеком, знающим эту кухню изнутри, а я как раз внутри и находился.

— Вы рассчитывали на успех «Кровоточащего города»?

— Честно — нет. Я первое время удивлялся, что у меня берут интервью, что его вообще кто-то читает. Но теперь у меня вышел второй роман, «Откровения», и я чувствую себя немного увереннее.

— В вашей книге нет оценок, хотя, очевидно, вы не романтизируете этот мир, скорее напротив.

— Мои коллеги, к которым, безусловно, относятся герои романа, не столпы добродетели, но и не монстры. Я работал с невероятно яркими людьми, с виртуозами рынка, практически художниками. Но через руки этих совсем еще молодых людей проходили невероятные деньги, миллиарды долларов; они были неощутимы, скрывались в единицах и нулях, и это придавало ситуации дополнительную сюрреалистичность. Люди жили в иллюзорном мире, теряли моральные критерии, подменяя их материальным благосостоянием и чувством всевластия — а пять лет назад все это разбилось о кризис. Один из моих боссов застрелился, не в силах перенести потери, причем не столько финансовые, сколько статусные. Собственно, об этом и роман. Хотя это еще и история любви, кстати.

— Ваши слова напоминают ощущение, испытанное много лет назад после показа фильма «Уолл-стрит».

— Хороший фильм, очень точный для своего времени; сиквел получился сильно хуже. Кстати, если на то пошло, то я был в полном восторге от драйзеровского «Финансиста» — блистательная, холодная книга, точная в формулировках. Мне также помогли «Менялы» Эптона Синклера, и был такой полузабытый теперь Фрэнк Норрис, американский писатель начала прошлого века, его «Яма» тоже оказалась очень к месту.

— Неожиданно слышать от сравнительно молодого писателя имена забытых классиков реализма, да и ваша уверенность в приоритете моральных критериев тоже немного удивительна.

— Ну а что в сущности у нас еще есть? Случается, человек подходит к зеркалу и понимает, что постарел на несколько лет, а куда они девались, не понимает. Они исчезли, растворились, а ведь что-то происходило. И ты стоишь и думаешь, как в том фильме: «Где моя жизнь, чувак?». Моральные критерии нельзя заменить ничем, их утрата приводит к тотальному распаду всего.