Ада Лавлейс

Биография

Клянусь Дьяволом, что не пройдет и 10 лет, как я высосу некоторое количество жизненной крови из загадок Вселенной, причем так, как этого не смогли бы сделать обычные смертные умы и губы. Никто не знает, какие ужасающие энергия и сила лежат еще неиспользованными в моем маленьком гибком существе.

Позвольте вам представить, господа, одну очаровательную даму. Августа Ада Байрон-Кинг, графиня Лавлейс, единственная дочь опального лорда Джорджа Ноэла Гордона Байрона и несравненной Анабеллы Милбэнк. Её изысканная болезненная красота покорила сердца многих, большей частью недостойных, современников. Научная элита Великой Британии девятнадцатого века именовала её не иначе, как Диадемой Круга, отдавая должное уникальным талантам и неземной красоте нашей героини. Суеверные слуги шептались по углам об очевидных свидетельствах сговора хозяйки дома с самим Вельзевулом. Министерство Обороны США в середине 70-х годов нашего столетия утвердило название "Ада", как имя единого языка программирования для американских вооруженных сил, а в дальнейшем и для всего НАТО. Итак, леди Ада, господа. Встречайте гостью.

10 декабря 1815 года Байроны скромно отметили рождение дочери, через год после торжественно сыгранной свадьбы, с тем, чтобы ещё через несколько недель расстаться навсегда. Беспутный папаша назвал дочь Августой в честь старшей двоюродной сестры, которая сделала его когда-то мужчиной, и сгинул. Мать стоически перенесла разрыв и, окрестив крошку Адой, поклялась уберечь дитя от стишков и их сочинителей. Полученное спустя девять лет известие о гибели лорда Байрона в Греции при обстоятельствах скорее странных, чем героических, не вызвало особых эмоций у ребёнка, но заставило юный ум задуматься о предназначении.

Тринадцати лет от роду Ада начала оправдывать ожидания матери, более склонной к точным наукам, нежели к пустым философствованиям и игре в бисер с производными речи. Наша маленькая леди, наш дивный цветок, приволокла в рабочий кабинет госпожи Милбэнк аккуратненькую папку с ворохом чертежей боевого летательного аппарата. Мать с сомнением посмотрела на дочь (в те далёкие времена девочки предпочитали игру в куклы конструированию орудий убийства) потом на не по-детски точно исполненные эскизы. Леди Анабелла ничего не сказала, лишь погладила дочь по головке. С тех пор в комнатке Ады ночевали не только "Мифы Древней Греции", но и труды мосье Блеза Паскаля, сэра Исаака Ньютона, почтенных братьев Бернулли и прочих математических грандов. Все прочили ребёнку превосходные перспективы.

Однако последующие события не принесли ничего кроме невыразимых страданий большеглазому вундеркинду. Девочка заразилась корью и, надрываясь от кашля, провела в постели около трёх лет в окружении пристальных эскулапов, безутешной матери и многомудрых друзей последней. За эти годы Ада получила "домашнее академическое" образование высшей пробы. Однако мать прежде всего беспокоило здоровье ребёнка. Что до врачей, то они прописали девочке "щадящий" режим и признали её инвалидом. Что ж, пусть в общении со сверстниками наш бледный измождённый одуванчик был весьма ограничен, зато как ей повезло с учителями! Особый вклад в обучение юной леди внесла весьма образованная супружеская чета: Август де Морган, асс в математической логике, большой дока в оккультных таинствах, и Мэри Соммервилл, любительница всяческих головоломок и переводчица великого Лапласа. Тайком от Анабеллы Мэри познакомила Аду и с трудами запретного Байрона.

Папашины сочинения оставили учёную девицу более или менее равнодушной. Образы туманны, смысл ускользает, нет ни геометрической стройности, ни подчинённости единой алгебраической формуле. Мало кому было известно, что, тайком от матери, Ада записывала в дневник словно из ниоткуда выплывающие строки. Записывала и стыдилась этой слабости. Однако было бы несправедливым корить леди Байрон за чрезмерную сухость и неспособность к обычным человеческим чувствам. Внешне она старалась не отличаться от прочих великосветских вертихвосток, обожала наряды и семейные походы "ко двору". Все признавали её несомненный музыкальный дар. Хотя музыка и была для неё прежде всего "ещё одним языком для неземных бесед".

Поздней осенью 1834 года на званном обеде в доме Байронов было впервые произнесено имя Чарльза Бэббиджа. Мэри Соммервилл, успевшая превратиться из строгой учительницы в ближайшую подругу нашей героини, восторженно живописала необычайную "аналитическую машину сэра Чарльза". "Она не только в состоянии предсказать исход событий, но и влиять на сам исход. Машина Бэббиджа универсальна! Эта штука равно применима и в науке, и в политике, и на тотализаторе". Днями позже состоялось знакомство "маленькой Ады" и "большого Чарльза". К тому моменту интеллектуальная счётная машина Бэббиджа существовала уже более десяти лет, но, поскольку власть предержащий мир Империи не видел практического смысла в этом изобретении, в фина

нсировании под разными предлогами отказывалось. По этой причине довести разработку проекта до промышленного образца представлялось невозможным. Однако сей прискорбный факт не оттолкнул сумасбродную Аду от нищего изобретателя. Она сумела оценить уникальность предоставившихся ей новых горизонтов и приложила все усилия для того, чтобы обаять профессора Кембриджского университета. Так, по общему признанию, состоялась первая программистская группа.

Машина Бэббиджа была, безусловно, самым прогрессивным сооружением своего времени. Она могла осуществлять до 60 сложений в минуту, ей ничего не стоило перемножить два пятидесятиразрядных числа. По сути, этот монстр являл собой гигантский программно управляемый арифмометр, снабжённый счётным и запоминающим устройствами. Согласитесь, непросто представить себе существование такой штуки задолго до отмены крепостного права в России. Написание программ для столь громоздкой железяки было делом многотрудным. Ни у сэра Чарльза, ни у одного из трёх его весьма толковых сыновей, как правило, не хватало терпения заставить машину произвести серьёзные вычисления. Тем не менее, они были великими мастерами по части составления совершенно фантастических алгоритмов, которые и сегодня способны вызвать уважительное "хм" дипломированного программиста. Ада, по мере сил и с благословения мастера, взялась за изучение возможностей достославного агрегата.

Меж тем пришла пора сходить замуж. Оглядевшись, двадцатилетняя Ада обнаружила рядом с собой Вилли, восемнадцатого лорда Кинга, ставшего впоследствии первым графом Лавлейсом. Самоуверенный красавчик Уильям Лавлейс (на Руси представителей этого рода зачастую ошибочно именовали "ловеласами") по простоте душевной и не подозревал, что с годами превратится в послушную игрушку в руках своей волевой супруги. Он не только выполнял функции няньки (за первые три года им удалось настрогать троих детей), но также служил и послушным секретарём, и покорным банкиром, и верным мужем. Добившись равновесного состояния в семье, Леди Ада, ака графиня Лавлейс, забросив домашние дела, с утроенной энергией вышедшей из декрета дамы, ринулась в математические пучины.

Неуловимым образом за годы замужества отношение Ады к математике существенно переменилось. Уход из-под опеки матери помог забыть ей навязанную неприязнь к поэзии. В её сугубо научных текстах и письмах той поры зазвучала оглушающая метафоричность. По словам современников, математические монологи графини Лавлейс в то время более всего напоминали пламенные речи древнеримских трибунов. Сэр Чарльз Бэббидж однажды был весьма раздосадован её фразой: "Машина - не Творец. Она - лишь слуга, послушный приказам господина". Но в то же время леди Ада принимала деятельнейшее участие в популяризации идей сэра Чарльза.

В начале 40-х годов того столетия снова забрезжила смутная надежда на государственную поддержку сумасшедшего проекта. Надо было предпринять очередную попытку убедить скупое общество. Роль рекламного агента куда более подходила обольстительной светской львице, нежели странноватому профессору элитарного университета. И Ада взялась отстаивать права чужого дитяти со всем пылом многодетной матери. Лорду Лавлейсу пришлось изрядно тряхнуть мошной. Но и сам Бэббидж не терял времени даром, за мизерную плату он читал лекции о своём изобретении перед студентами и преподавателями периферийных учебных заведений. Одна из таких лекций была услышана в Турине инженером-математиком Менабреа, будущим премьер-министром объединённой Италии, опубликовавшим годом позже на французском первую статью, целиком посвящённую творению сэра Чарльза, "Очерк аналитической машины, изобретенной Ч. Бэббиджем". Да, жаль, что профессор Бэббидж не родился итальянцем или хотя бы французом!

Ада Лавлейс взялась перевести очерк Менабреа на язык Байрона (видно лавры подруги Мэри не давали ей покоя). Перевод удался на славу, как и всё, к чему прикасались волшебные ручки нашей маленькой леди. Бэббидж одобрил перевод, но, поскольку не был в восторге от некоторых пассажей своего неожиданного популяризатора, предложил Аде снабдить очерк Менабреа некоторыми примечаниями. Как это зачастую и бывает при известной доле старательности, комментарий вылился в самостоятельное произведение, работа над которым заняла около года. Бэббидж пристально и даже с некой ревностью следил за стараниями своей ученицы, каждую главу он подвергал безжалостной корректировке. 10 июля 1843 года в письме Ады к наставнику промелькнула вроде бы безобидная фраза: "Я хочу вставить в одно из моих примечаний кое-что о числах Бернулли в качестве примера того, к

ак неявная функция может быть вычислена машиной без предварительного решения с помощью головы и рук человека". Спустя девять дней Ада сообщает Бэббиджу, что самостоятельно "составила список операций для вычисления каждого коэффициента для каждой переменной", т.е. написала программу для вычисления чисел Бернулли. Именно эти несколько страничек и содержали, по мнению многих специалистов, образчик "первой в истории компьютерной программы".

В тексте примечаний к статье Менабреа была скрыта стройная теория программирования! Это почти так же невероятно, как изображение космического корабля среди наскальных рисунков. Леди Ада ввела понятия "цикл", "рабочая ячейка", "распределяющая карта", определила связь рекуррентных формул с циклическими процессами вычислений, описала основные принципы алгоритмизации, походя разработав от А до Я вычислительную программу, достойную курсового проекта сегодняшнего студента кибернетического ВУЗа. Кроме того, она предсказала возможные направления практического использования вычислительной техники: сочинение музыкальных произведений, конструирование сложных графических объектов и даже компьютерные игры!

После публикации "Примечаний" Чарльз Бэббидж стал именовать Аду Лавлейс "моим дорогим Интерпретатором". Ему было невдомёк, что через полтора века слава трудолюбивой "интерпретаторши" заставит померкнуть не только славу создателя Вычислительной Машины, но и славу автора "Чайльд Гарольда". Между тем он, безусловно, высоко ценил интуицию своей коллеги и, как человек, обнаруживший клад, боялся потерять расположение леди Лавлейс. Но Ада и не собиралась бросать своего "дорогого друга", она была полна решимости "остаться на службе великим целям". Став одним авторов весьма популярной в просвещённом мире брошюры, она готова консультировать всех и каждого по вопросам, связанным с изобретением Бэббиджа. Её цель - высвободить творческие силы сэра Чарльза для получения: "чего-либо золотого или серебряного". Что это, бред дамочки, увлекшейся древними манускриптами по алхимии? Отнюдь. Стремление к наживе? Отчасти.

Чета Лавлейс решила не ждать милостей ни от природы, ни от правительства и уговорила профессора Бэббиджа поискать практического применения чудо-возможностям его Машины. Так наша троица пришла к идее разработки и практической проверки правильности системы беспроигрышных ставок на бегах. Основная проблема этого направления "научной" деятельности состояла в необходимости регулярной проверки новых сценариев на практике. Но лошадки, повинуясь каким-то первобытным инстинктам, а не законам теории вероятностей, бежали раз от раза всё непредсказуемей. Мужская часть игровой тройки, ощутив изрядное облегчение в кошельках, отказалась от соучастия в разработке "системы". Но графиня уже не видела пути назад. Истратив практически все свои личные средства, она обратилась за помощью к друзьям. Но ни Олбани Фонбланк, редактор влиятельного лондонского журнала "Экзаминер", ни Дэвид Бревстер, изобретатель калейдоскопа, ни маэстро магнетических эффектов Майкл Фарадей, ни знаменитый писатель Чарльз Диккенс денег не дали. Последний даже не пожалел своих литературных талантов на написание гневной отповеди, запрещающей графине Лавлейс впредь посещать его гостиничный номер. Настораживает, что Диккенс мотивирует столь резкий тон тем, что "после визитов леди в доме завелась нечистая сила". Отчаявшись, наша леди теряет осторожность и открывает цель своего предприятия совершенно незнакомым людям. Так она попадает в руки группы мошенников и становится жертвой гнусного шантажа. Далёкая от благородства банда наглых букмекеров требует оплачивать их молчание. Или деньги, или сценарии беспроигрышных ставок (!). Графиня была безутешна. Ах, если бы она только знала, что за этот жизненный эпизод ей в будущем будет присвоено ещё и звание "первого хакера планеты"!

Спасение было нечаянным и трагическим. Рак. За несколько месяцев болезни леди Ада истаяла и потеряла интерес к происходящему вокруг. Она умерла, не дожив до 37 лет, как и её отец. Они похоронены рядом, в семейном склепе Байронов в Ноттингемпшире. Поэтому споры о соотношении их популярности в массах более или менее бессмысленны, приходящие на могилу кланяются обоим. Чарльз Бэббидж так и не дождался признания, хотя и пережил свою любимую ученицу почти на двадцать лет. После его смерти Машину отправили в музей Королевского колледжа в Лондоне. Раз в месяц служащий открывает пластиковый колпак, чтобы протереть её влажной тряпкой. Однако замечательный механизм слишком сложен для подобных операций, и вековая пыль так и покоится в железном сердце