Елена Мазаник

Заминированное сердце

Мы не устаем повторять, что «никто не забыт, ничто не забыто». Но многим ли из нас даже из старшего поколения знакомо сегодня имя женщины, подвигу которой был в свое время посвящен художественный фильм «Часы остановились в полночь»?

В годы оккупации Белоруссии фашистами наместником Гитлера был Вильгельм фон Кубе — палач еврейского и белорусского народов. Несколько операций по ликвидации гауляйтера провалились. Но одна из них закончилась успешно...

Мы не устаем повторять, что «никто не забыт, ничто не забыто». Но многим ли из нас даже из старшего поколения знакомо сегодня имя женщины, подвигу которой был в свое время посвящен художественный фильм «Часы остановились в полночь»? Кто вспомнил? Что касается меня, то я помню ее не по фильму и не по газетным статьям того времени. Помню ее «по жизни» такой, какой она оставалась долгие годы: стройной, красивой, с нежным и гордым лицом, с соболиными бровями вразлет. Даже голос ее помню до сих пор — мелодичный, завораживающий, чуть приглушенный. Во всем ее облике было нечто особенное — будто ей доверена какая-то тайна.

Мы уже как-то привыкли к словам: героизм, мужество. А вот представьте себе. Не она, а вы стоите рядом с этим страшным палачом в его кабинете. На груди у вас спрятана мина... Как только палач уйдет, вы должны проникнуть в спальню и положить мину в его постель... Вы стоите рядом... Палач Кубе ощупывает вас своим быстрым, колючим взглядом, и двухкилограммовая мина становится пудовой. Вот-вот она вас согнет... Вам чудится, что мина шипит, хотя она безмолвна... пока. Друзья сказали, что сама она до времени не взорвется. Но вы же о ней ничего больше не знаете. Вы впервые в жизни увидели, взяли в руки эту адскую машину, завели ее на полночь и привязали к своей груди... Но, может, то стучит ваше сердце... заминированное? И вот-вот взорвется?.. Так пусть же с ним! Поближе, поближе к палачу, чтобы взлететь вместе...

...Осенним утром 1943 года мир облетела короткая весть: «Женева, 22 сентября. ТАСС. В Берлине официально объявлено о том, что в Минске прошлой ночью убит ставленник Гитлера — «генеральный комиссар Белоруссии» Вильгельм фон Кубе, как известно, снискавший себе своими кровавыми расправами над белорусским населением и своими грабежами мрачную славу одного из самых жестоких гитлеровских палачей».

На следующий день в «Красной Звезде» появилась статья Ильи Эренбурга, в которой перечислялись преступления наместника фюрера. Статья заканчивалась так: «Он думал прожить в этой сказочной стране еще много, много лет. Но белорусы думали иначе. Берлин кричит: «Кто убил господина генерального комиссара?» Его убил народ, и вся наша Родина прославляет неизвестного мстителя».

Вскоре имя этого «неизвестного мстителя» облетело мир: Елена Мазаник. Много позже от нее самой я узнал, как это было. В Минском музее Великой Отечественной войны среди прочих экспонатов хранится обыкновенная женская сумочка.

— В ней я принесла в дом Вильгельма Кубе ту самую мину, — сказала Елена Григорьевна. — Поверьте, я была готова ко всему — к самой страшной смерти, и потому на всякий случай припрятала для себя яд.

В особняке, который занимала семья гитлеровского наместника и личного друга фюрера Вильгельма фон Кубе, ее знали — она работала здесь горничной. Случилось так, что Елена не успела эвакуироваться из Минска, и когда в город вошли немцы, она, чтобы как-то прокормиться, устроилась уборщицей в казино. Труд здесь был не только физически тяжелым, но и морально невыносимым: ей приходилось стирать и приводить в порядок окровавленную одежду, которую каратели привозили после облав и погромов. Именно тогда у нее впервые зародилась мысль: во чтобы то ни стало установить связь с партизанами.

Она стала наводить мосты. Помогли, как ни парадоксально, «клиенты» казино: кто-то из них порекомендовал гауляйтеру, когда он подыскивал прислугу, «красивую, старательную и чистоплотную» девушку. К тому же она пришлась по душе и его беременной жене Анине. А тут еще хозяйка казино госпожа София, подруга Анины, похвалила ей скромную белоруску — это решило дело. Так Елена получила доступ в дом Вильгельма фон Кубе. А связь с партизанским подпольем ей помогла наладить знакомая девушка Татьяна Калита, служившая до нее горничной в семье гауляйтера и выгнанная за неблагонадежность. Связной стала Надежда Троян. В одну из встреч с ней Елена и получила задание убить палача.

Изо всех сил старалась она завоевать доверие и у самого хозяина, и у его капризной супруги, и даже у их отпрысков — трех маленьких, но уже законченных хамов, всячески издевавшихся над прислугой. Только натрет Елена до блеска полы, как они исподтишка набросают песок, зальют водой и развезут грязь, а то еще и битое стекло под коврик подсунут. Однажды даже выплеснули на нее содержимое ночного горшка. Она не только терпела, но и находила в себе силы улыбаться «деткам». Но, видимо, все-таки что-то недоброе почуял в этой безропотной и молчаливой служанке сам хозяин — может, взгляд «не тот» перехватил, а может, просто нутром почувствовал ее ненависть. Так или иначе, но когда пришло время переселяться в новый, специально для него подготовленный особняк на улице Энгельса, он отказался взять ее с собой.

Об этом Елене с сожалением сообщила хозяйка. Вот за это-то сожаление, как за спасительную соломинку, и ухватилась Елена, пришедшая в отчаяние от одной мысли, что придется отказаться от задуманного. Он всплакнула перед госпожой, признавшись, что «очень привязалась и к ней, и к детям». Хозяйка, в свою очередь, сказала, что довольна ею. Посодействовала присутствовавшая при разговоре приятельница хозяйки — та самая владелица казино, что в свое время порекомендовала ей Елену.

Обе женщины принялись уговаривать «папочку», и он сдался с одним условием: «Пусть лично упакует мою драгоценную коллекцию посуды и все пятнадцать портретов фюрера. Если при переезде ничего не разобьется — может оставаться»... Надо ли говорить, как старательно заворачивала Елена каждый предмет, особенно портреты ненавистного фюрера! И все-таки...

Беда грянула уже на новом месте — при распаковке. Каждый портрет был завернут в шерстяные солдатские шинели, и все вместе аккуратно перевязаны. И вдруг в одной связке звякнуло стекло. А Кубе — в двух шагах — рассматривает вместе с женой какую-то старинную вазу. Стоящий рядом с Еленой адъютант, услышав звук разбитого стекла, перепугался еще больше, чем она: уж он-то не раз испытал на себе гнев хозяина, а тут ведь речь — о портрете самого фюрера! Он умоляюще взглянул на хозяйку. Фрау Анина взяла за руку мужа: «Пойдем, папочка, пройдемся — здесь очень душно...» Дальше все было сделано мгновенно — в силу обстоятельств молодой адъютант оказался союзником молоденькой горничной. Быстро распаковал, еще быстрее засунул разбитый портрет под диван, срочно послал за стекольщиком. В результате все обошлось. А вскоре Елена была поощрена за «верную службу» — стала личной горничной самого фон Кубе. Теперь можно было приступить к главному — привести в исполнение партизанский приговор.

На последнюю нелегальную встречу с Еленой Мазаник отправилась связная Мария Осипова. В руках — корзина, доверху заполненная брусникой, а под ягодой — мина.

Встреча прошла благополучно. Мария передала Елене мину, показала, как завести механизм. Подложить мину решено было для верности в постель гауляйтера, а завести — на два часа ночи. В случае удачи Мария будет ждать ее в машине в условном месте. Ну, а на случай неудачи — яд. Вот как рассказала мне об этом сама Елена Григорьевна через 25 лет по дороге в особняк на улице Энгельса:

— Я не знала, что мне предстоит смертельный номер, но пути назад не было. Утром, перед тем как отправиться в ненавистный мне дом в последний раз, я положила мину в ту самую дамскую сумочку, что вы видели в музее. Охранники хорошо знали меня, и я, как обычно, благополучно миновала множество постов, каждый раз замирая от страха: а ну как кому-то из них придет в голову заглянуть в мою сумку? Войдя в дом, я прошла к себе, быстро разделась и подвязала мину под платье, пониже груди, а поверх надела фартук. С этой миной я ходила по дому весь день до одиннадцати часов, и честно скажу, все время думала: а вдруг она взорвется? Ведь мне до тех пор никогда не приходилось иметь дело с оружием, взрывчаткой. Признаюсь, почувствовала облегчение, когда наконец пришел срок, и я смогла избавиться от нее в спальне, аккуратно подложив под матрас эту смертельную «игрушку». «Ну, милая, не подведи», — прошептала я и вышла, прикрыв за собой дверь. А дальше все прошло по плану... Ну, вот мы и пришли. Сейчас я вам все на месте покажу.

Вот она — бывшая спальня гитлеровского наместника. Здесь уже все по-другому, но Елена Григорьевна помнит все до мелочей. В этом углу, справа, была изразцовая печь. Все три окна закрывались железными ставнями. А вот тут стояла кровать. Удивительно, но мина на редкость «аккуратно» сделала свое дело — взрывной волной вырвало только фрамугу в окне... Это исполнительница приговора увидела уже после освобождения родного города — первым делом тогда она пришла сюда. На ее груди сверкала Золотая Звезда Героя Советского Союза.

Ее уже нет, и подвиг в нашей памяти успел изрядно позабыться. Незадолго до смерти она прислала мне фотографию и письмо. Ничего особенного в том письме нет — просто весточка от друга, но есть в нем какая-то грустинка между строк. Впрочем, может, мне это только кажется? Судите сами: «Хочу вам сообщить, что особняка, где был тот взрыв, уже нет — его снесли... Сейчас на том месте посажены деревья и расстилается зеленым ковром травушка-муравушка...»

Мы уже как-то привыкли к словам: героизм, мужество. Я был на войне солдатом, я мужчина. Но повторить подвиг Елены Григорьевны Мазаник я бы не смог...