Карл Густав Маннергейм

Всемирная история шпионажа

От вошедшей во все учебники истории "линии Маннергейма", системы долговременных укреплений на Карельском перешейке в 32 км от Ленинграда, ныне не осталось и следа. Сооруженная в 1927-1939 гг. для защиты от советской экспансии, система дотов, траншей, бункеров, протяженностью 135 км и глубиной 90 км, измотала советские войска зимой 1939/40 г. и в конечном счете принесла долгожданное для финнов перемирие. Справедливости ради надо сказать, что "линию Маннергейма" советские солдаты прорывали дважды - в 1939 и в 1944 г. и в первом случае не хватило еще одного натиска, чтобы "осчастливить" Финляндию коммунистическим режимом. Сталин уважал Маннергейма и, похоже, испытывал по отношению к нему комплекс неполноценности - как диктатор-интриган, не знавший побед на ратном поле. Хотя советская пропаганда никогда не жаловала бывшего царского генерала, особенно за деловые контакты г. рейхом, Сталин и 1945 г, заверил Ман- нергейма, в то время президента Финляндии, что советская сторона не станет поднимать вопрос о привлечении его к суду в качестве военного преступника. Его даже не вызывали в международный трибунал как свидетеля, хотя кавалеру Железного креста и другу Геринга, несомненно, было о чем рассказать.

От вошедшей во все учебники истории "линии Маннергейма", системы долговременных укреплений на Карельском перешейке в 32 км от Ленинграда, ныне не осталось и следа. Сооруженная в 1927-1939 гг. для защиты от советской экспансии, система дотов, траншей, бункеров, протяженностью 135 км и глубиной 90 км, измотала советские войска зимой 1939/40 г. и в конечном счете принесла долгожданное для финнов перемирие. Справедливости ради надо сказать, что "линию Маннергейма" советские солдаты прорывали дважды - в 1939 и в 1944 г. и в первом случае не хватило еще одного натиска, чтобы "осчастливить" Финляндию коммунистическим режимом. Сталин уважал Маннергейма и, похоже, испытывал по отношению к нему комплекс неполноценности - как диктатор-интриган, не знавший побед на ратном поле. Хотя советская пропаганда никогда не жаловала бывшего царского генерала, особенно за деловые контакты г. рейхом, Сталин и 1945 г, заверил Ман- нергейма, в то время президента Финляндии, что советская сторона не станет поднимать вопрос о привлечении его к суду в качестве военного преступника. Его даже не вызывали в международный трибунал как свидетеля, хотя кавалеру Железного креста и другу Геринга, несомненно, было о чем рассказать. Впрочем, о многом барон Маннергейм поведал в своих мемуарах, которые принесли ему славу острослова и тонкого стилиста. Но если его деятельность в качестве регента Финляндской республики (декабрь 1918 - июль 1919 г.), председателя Совета государственной обороны, главкома финской армии (с 1939 г.) и президента страны (1944-1946) хорошо известна, то до сих пор остается в тени "русский" период жизни человека, который в 1918 г. хотел освободить Петроград от большевиков и восстановить монархию. Одной из малоизвестных страниц жизни Маннергейма остается его двухгодичное путешествие в Азию в качестве разведчика. Еще во время русско-японской войны Маннергейм, командовавший кавалерийским отрядом в Китае и Монголии, отправил в генштаб проект военной рекогносцировочной экспедиции. Свое предложение он мотивировал тем, что отсутствие картографического материала затрудняло ведение боевых действий и сковывало наступательную инициативу. Генштаб одобрил проект и назначил экспедицию на весну 1906 г.

"Цель экспедиции, - писал автор биографии Маннергейма Вейо Мери, -

Мери Вейо. Карл Густав Маннергейм - маршал Финляндии / Пер. А. Афиногеновой. М., 1997. состояла в том, чтобы выяснить результаты политики реформ, проводившейся в Китае, и ее влияние на граничившие с Россией области. Маннергейму предстояло составить карты дорог, по которым он будет продвигаться, и изучить их возможное военное значение; составить статистические таблицы плотности населения, природных богатств и производственных мощностей; узнать настроения, царившие среди тех малых народностей, которые полвека назад подняли восстание против центральной и местной администрации Китая, - Маннергейм должен был определить, в какой степени эти народы в кризисной ситуации готовы и способны сотрудничать с русской армией.

Военная рекогносцировка и шпионская деятельность камуфлировались под научную работу. Предполагалось полностью сохранить в тайне принадлежность Маннергейма к русской армии, представив им шведским подлинным, который принимает участие в крупной исследовательской экспедиции французов. Франция была союзником России, и эти государства тесно сотрудничали в военной области. Упомянутая экспедиция, правда, не имела ничего общего ни с армией, ни с военными приготовлениями, и ее руководству вовсе не нравилась идея включения в ее состав русского офицера-шпиона. Поэтому отношение к Маннергейму было довольно враждебное.

Маннергейм сам определял объем этнографических и географических исследований. Географические изыскания служили целиком военным целям.

Маршрут путешествия, составленный Маннергеймом заранее и одобренный императором, совсем не совпадал с маршрутом французской экспедиции.

Чтобы обмануть китайские власти, почту Маннергейму из России и Финляндии переправляли через Швецию, где письма запечатывались в конверты со шведскими марками.

Связным Маннергейма стал его отец. Как настоящий шпион, Маннергейм посылал в Генштаб промежуточные рапорты, вставляя их в свои длинные письма к отцу. Отец должен был выуживать информацию, представлявшую интерес для Генерального штаба, и отправлять ее по назначению, точнее говоря, начальнику Генштаба, носившему кличку Федя - фамилия Палицын не упоминалась.

Маннергейм приобрел два фотоаппарата, которыми учился пользоваться, и множество подарков - в Азии их надо было раздавать направо и налево. Он накупил ножей, солнцезащитных очков, компасов, иголок, духов и леденцов - леденцы он обычно покупал и для себя где только можно, - цветных карандашей, бумаги и конвертов. В выборе подарков ему советами помогал финский исследователь Азии Г. Ю. Рамстедт, владевший китайским, японским и монгольским языками. Руководителя французской экспедиции Пеллиота Маннер-гейм попросил купить для него в Париже часы, зеркальца, музыкальные шкатулки, цветные открытки с женщинами и даже порнографические открытки. На все это он положил 1000 франков.

Экспедиция Маннергейма финансировалась Генеральным штабом России, финским статс-секретариатом и "Финно-угорским обществом", членом которого был Маннергейм. Жалованье ему выплачивалось в течение всей экспедиции.

У Маннергейма было 490 кг багажа. В Ташкенте, откуда предстояло трогаться в путь, он купил пуд охотничьего пороха, семь берданок и 2000 патронов к ним. Услышав, что император распустил Думу, Маннергейм заторопился".

С первых же дней у Маннергейма начались трения с руководителем французской экспедиции, к тому же маршрут Пеллиота не устраивал Маннергейма. Ко всему прочему, вскоре француз проболтался о истинной роли "шведского ученого". Возможно, утечка информации была намеренной. Как бы то ни было, но китайцы быстро разобрались в ситуации, и пекинские газеты вскоре запестрели заметками, что иностранец, фотографировавший мосты и перевалы, русский подданный. Маннергейм оставался шведом лишь до Кашгара.

"В Кашгаре русский консул показал Маннергейму секретные рапорты об активности японцев в провинции Синьцзян, из-за чего тот изменил свой первоначальный план идти на юго-восток и через Ярканд и Хотан двинулся вдоль западной оконечности пустыни Такла Макал, но японцев так и не увидел. Подобные отклонения от первоначальных маршрутов Маннергейму приходилось делать не один раз.

Англичане, внимательно наблюдавшие из Индии за теми же местами, остались в неведении относительно истинного характера задания Маннергейма. Он сам прилагал все силы, чтобы не выдать эту тайну. Даже казаки не знали, что он офицер их собственной армии.

В Восточном Туркестане Маннергейм провел больше года. Этот район входил в китайскую провинцию Синьцзян и был населен этническими турками-мусульманами.

Три недели Маннергейм шел по Великому шелковому пути. В Ярканде, красивом, по его мнению, городе, ему пришлось провести пять недель по причине ревматизма. О болезнях такого рода он в своем дневнике пишет неохотно, о некоторых вообще не упоминает.

Самые сложные переходы Маннергейм преодолевал верхом на Филине, который, однако, имел обыкновение на горных тропинках идти по самому краю скалы, наводя ужас на седока. Две другие лошади погибли от сапа, поэтому Маннергейм находился в полной зависимости от Филина.

В Пекине Маннергейм продал Филина Корнилову, позднее получившему чин генерала, а в то время работавшему военным атташе в Китае. По случайному совпадению именно Корнилов двумя годами ранее в Ташкенте отправлял Маннергейма в экспедицию, а сейчас получил возможность порадоваться его возвращению в цивилизацию. С ним Маннергейму довелось встречаться и позднее. В мировую историю Корнилов вошел в 1917г., когда двинулся со своими войсками на Петербург, намереваясь свергнуть правительство Керенского. В тот момент Маннергейм тоже входил в группу генералов, не принявших революцию.

Во время путешествия по Азии Маннергейм был не совсем отрезан от мира. Через торговые предприятия и русские консульства он посылал письма и даже объемистые посылки. Например, послал на родину головы убитых им горных козлов, различные предметы, представлявшие этнографический и исторический интерес, которые он покупал, а также документы. В свою очередь он получал почту из дома.

Маннсргсйм проникся весьма имперским по духу, киплинговским пониманием прав и обязанностей белого человека, бремени, которое он вынужден нести. Киргизы и сарты - малые народности России и Китая - беспрерывно жаловались на администрацию белых и ее методы управления. А в это время строились железные дороги, процветало хлопководство, вновь воцарялись мир и безопасность. По мнению Маннергейма, для туркестанских мусульман было характерно отсутствие логики, наивность и неумение видеть дальше своего носа. Маннергейм был совершенно неспособен понять, что развитие империализма и его распространение на слаборазвитые страны могло восприниматься этими странами как угнетение, как лишение живущих там людей прав и собственности".

В свой дневник о путешествии по Азии Маннергейм заносил то, что он видел и чувствовал, наблюдал и переживал непосредственно, не опираясь на предрассудки и шаблоны.

Самое сильное в описаниях Маннергейма состоит в его обостренном до крайности восприятии общей картины, способности активизировать все органы чувств до предела возможного, а иногда и перейти этот предел.

Очень внимателен Маннергейм и к чужим обычаям, чужому образу мыслей. Так, например, он понял, что китайцы, оценивая расстояния, называют разные цифры в зависимости от того, насколько трудна дорога, идет ли она вниз или вверх, другими словами, они преобразовывают усилия, требующиеся на преодоление пути, в определенную длину и прибавляют ее к реальному расстоянию. Таким же образом они уменьшают длину пути, если он облегчается спусками, отсутствием препятствий и твердостью земли.

Глаз обманывает, неправильно оценивает расстояние. Однажды солнечным утром Маннергейм из лагеря в Бурге разглядывал виднеющиеся на юге Агьязские горы. В своем снежном убранстве они, казалось, вздымались совсем близко. Трудно было себе представить, что требуется полтора дня, чтобы добраться до их подножия.

Маннергейм обладал способностью в нескольких словах и очень зримо рассказать о том, что он видел, не забывая при этом упомянуть о своем мнении.

С киплинговской силой описывает Маннергейм Китай внутри Великой стены, атмосферу и настроения первого вечера его пребывания там. 29 ноября 1907 г. он верхом въехал во впечатляющие ворота Коуль. С наружной стороны можно было прочитать текст, выбитый на громадном камне: "ди-и-сскунгуан" - "первые грозные ворота". Одновременно они являются оборонительным сооружением. Маннергейм расположился на ночь на постоялом дворе неподалеку.

"Из расположенного в крепости небольшого китайского гарнизона доносятся монотонные, протяжные звуки вечерней зори, хрустальным звоном уносящиеся в зимнее ночное небо. Потом раздается пушечный выстрел, призывающий честной люд поспешить домой, и тут я отчетливо слышу, как китайское государство захлопывает свои пять обитых железом массивных ворот, и мы все оказываемся под замком".

В 1908 г. Маннергейм остановился в большом городе - Ланьчжоу. Целый месяц он не вел дневника - ему до смерти надоели эти ежедневные записи.

В городе жили миссионеры-европейцы. Там даже был епископ и имелась научная библиотека. Маннергейм заболел и проболел неделю. Он испытывал страшные боли в спине, ногах и голове. Четверо из людей Маннергейма подхватили ту же болезнь. За Маннергеймом ухаживал миссионер Приди, у которого был еще один пациент, миссионер, заболевший по пути и вынужденный поэтому остаться в городе. Когда он выздоровел, то поразил Маннергейма и тех, кто за ним ухаживал, заявив, будто на самом деле он умер в Ланьчжоу, а то, что он сейчас жив, чудо. "Не знаю, как выбить эту бредовую идею из головы католика, который верит в чудеса. Все мои попытки оказались безуспешными*, - писал Маннергейм. А вокруг китайцы с утра до ночи праздновали Новый год непрерывным карнавалом. Били барабаны, звенели металлические тарелки, рвались петарды. Китайский шум и гам, носивший название музыки, продолжался две недели. По городу маршировали любительские оркестры, состоявшие из 6-9 барабанщиков и стольких же тарелочников. Время от времени музыканты высоко подпрыгивали.

Маннергейм пытался учить китайский. Кроме переводчика он нанял еще одного китайца, который занимался с ним языком, а поскольку у того был слуга, ему пришлось оплачивать и слугу. Чтобы иметь возможность тренироваться в языке, Маннергейм запретил переводчику говорить по-русски.

Маннергейм обладал удивительной способностью чувствовать себя как дома, где бы он ни находился, С почти необъяснимым терпением он приноравливался к ночевкам в каких-то сарайчиках без крыши, и получалось это у него очень естественно.

В начале 1907 г. Маннергейм столкнулся лицом к лицу с проклятием горного края. Экспедиция сутками испытывала нужду в воде, поскольку на их пути не было даже снега, который можно было бы растопить. Больше всех страдали лошади. Маннергейм отмечает, что они выдерживали без воды полтора суток.

Чтобы перечертить начисто составленные им карты, Маннергейм был вынужден сделать шестидневный перерыв. Он боялся, что иначе карандашные линии сотрутся и карты будет невозможно прочесть. С глубоким удовлетворением он отмечает, что на карту нанесены последние из 300 км его пути. Даже горячий суп, приготовленный поваром Измаилом, кажется ему верхом кулинарного искусства. Хорошее психическое состояние Маннергейма связано, по всей видимости, с тем, что он сумел выполнить возложенную на него задачу. Работа сама по себе служила ему наградой за все его усилия. В составленной им серии карт нет ни одного пробела. Он мог проехать длинное расстояние до какого-нибудь бокового перевала и нанести его на карту, только чтобы картографическая серия была полной. С такой же тщательностью он описывал мосты через реки, указывал глубину рек, сезоны наводнений, отмечал, есть ли вблизи мостов леса и как далеко они простираются, поскольку важно было знать, можно ли быстро построить новый мост в случае, если китайцы сожгут старый.

Он исследовал дороги, по которым можно подойти к деревням или городам, и склоны, укрывшись за которыми было бы возможно без людских потерь осуществить эту операцию. Он считал количество домов, скота, лошадей, измерял посевные площади и даже вычислял урожай. Необходимо было представлять себе, на какое количество продовольствия и фуража можно рассчитывать.

Китайцы с самого начала знали, кем на самом деле был Маннергейм. Куда бы он ни попадал, высшие офицеры и высокопоставленные чиновники показывали ему свои гарнизоны и меткость своих солдат. Один даже приказал своим многочисленным женам продемонстрировать искусство стрельбы. Китайцы были искусные стрелки - это практически единственное, чем они отличались в военном деле, и вполне естественным было их желание похвастаться своим умением, Самым маленьким подразделением в армии были пикеты из двух человек - с ними Маннергейм неоднократно сталкивался на дорогах.

По завершении экспедиции Маннергейм написал в Пекине отчет и по пути в Россию ненадолго - всего на восемь дней - заехал в Японию.

Работа над отчетом в 150 страниц заняла шесть недель. Он был опубликован генеральным штабом небольшим тиражом в серии книг об Азии. В книге 192 страницы.

Разрабатывая возможные военные операции на обследованных им территориях, Маннергейм выступает как бы в роли главнокомандующего. Главное наступление русских должно быть сосредоточено на столице провинции Синьцзян, дальше продвигаться не имеет смысла.

Важнее всего отрезать центральный район Китая от остальной его части.

Чтобы достичь Ланьчжоу - главного города провинции Ганьсу, русским войскам потребуется полгода, кроме того, от него слишком велико расстояние до Пекина. Решающий этап боевых действий следует проводить только в Маньчжурии.

Железная дорога, которую китайцы собирались вести до Синьцзяна, по уверению Маннергейма, будет готова еще очень не скоро. И действительно - усилиями китайской армии ее построили только в 1963 г. Реформирование армии началось совсем недавно, и в приграничных районах его эффект еще не заметен.

Из Пекина Маннергейм выезжал всего раз на встречу с далай-ламой, который жил в Китае на правах пленника под постоянным присмотром. Организовать встречу было невероятно трудно, а когда Маннергейму наконец удалось сделать это, ему пришлось приложить немало усилий, чтобы отправиться туда одному - без своего сопровождающего.

Далай-лама сразу же поинтересовался, не привез ли Маннергейм ему какого-нибудь послания,- вероятно, он ждал известий от царя или правительства России. Но у Маннергейма не было с собой ничего, даже подарка для далай-ламы, и он отдал духовному вождю Центральной Азии свой пистолет.

В мемуарах Маннергейм с удовлетворением отмечает, что далай-ламе удалось вернуться в Тибет и, воспользовавшись ослаблением великих держав, создать независимое государство. Маннергейм, который и сам впоследствии совершил подобное, воспринимал далай-ламу как близкого человека и в большой степени отождествлял себя с этим вождем Тибета, - В Петербурге Маннергейм посетил царя, чтобы отчитаться о результатах экспедиции. Аудиенция вместо положенных 15-20 минут продолжалась 1 час 20 минут. Рассказ Маннергейма, к которому он тщательно подготовился, врезался в память императора настолько, что он упомянул о нем в беседе со шведским исследователем Центральной Азии Свеном Гедином, посоветовав ему связаться с Маннергеймом.

Во время экспедиции Маннергейм составил карты 3 тыс. км дорог. Он собирал сведения и о наличии и состоянии проселочных дорог, даже если сам ими не пользовался. Расстояния он мерил, считая количество тагов, сделанных конем. Эта привычка так въелась в него, что однажды во время ночного наступления в годы войны он автоматически начал считать шаги лошади и обнаружил, что они взяли неверное направление. Оказалось, проводник действительно ошибся и пошел не в ту сторону.

В течение всего путешествия Маннергейм вел метеорологические наблюдения с помощью имевшихся в его распоряжении пяти измерительных приборов. Измеряя давление воздуха, он определял и расположение местности относительно уровня моря.

Маннергейму удалось привезти внушительную коллекцию китайских пословиц, собранных французскими миссионерами. Он сделал более полутора тысяч фотографий, имевших отношение к этнологии, географии и истории культуры. Срисовывал древние наскальные рисунки и надписи, собирал старинные книги и рукописи по местной истории. Обнаружил тексты на древнеиндийском языке и на одном из североиранских наречий, известном под именем сакского, - на нем говорили в небольшом ареале в Центральной Азии. Отрывок тек- по всем европейским университетам, поскольку до сих пор существовало лишь два-три письменных источника на этом языке,

Маннергейм нашел и буддийский текст, написанный квадратным монгольским письмом "пагспа". В конце XIII в. указом Кублаи-хана это письмо стало официальным письмом монголов, просуществовав до середины XVI в. Алфавит не встречался ни в книгах, ни в памятниках. Так что находка Маннергейма была настоящим раритетом.

Николай II высоко оценил результаты экспедиции Маннергейма. Через некоторое время он получил перспективное назначение в Варшаву, на должность командира гвардейской кавалерийской бригады.